Казанова
Шрифт:
Слова полковника не оставляли места сомнениям. Убит, значит. Выстрел, который он слышал… Боже, ведь эта пуля была предназначена ему!
— Сволочи, хотят опозорить нас на весь мир. Мы не убиваем пленных, слышите?
Джакомо услышал гораздо больше — презрительную фамильярность, с какой обращаются к разоблаченным обманщикам. Необходимо что-то сказать в свою защиту, сейчас же, не мешкая — с уст Зарембы уже готов сорваться приговор. Казанова вскочил, стараясь — главное, сохранить достоинство! — унять щелканье зубов и дрожь в голосе и смотреть полковнику прямо в глаза.
— Я не имею к этому никакого отношения, господин полковник, клянусь!
И уже хотел рассказать все,
— Иди ты!..
Карта, описав дугу, полетела на стол.
— Кто вам позволил ее брать?!
Сейчас ударит — Казанова был почти в этом уверен, уже чувствовал кровь на разбитой губе. И все из-за этих проклятых ряженых, он им отплатит, мало что его обокрали и пытались убить, теперь еще чужими руками лупят по морде за собственные грехи… Графиня протиснулась между ними.
— Господа… Пан полковник…
Заремба быстро овладел собой, ярости поубавилось, в голосе прозвучала усталость.
— Кто-то — не важно кто — нарушил наши планы. Нам нельзя здесь оставаться. Надо бежать, и как можно быстрее. Вы поедете с нами.
— Господи, почему?
Графиня переводила с одного на другого испуганный взгляд, Казанова же облегченно вздохнул: ему сейчас было все равно, куда и с кем ехать. Лишь бы не обратно в подвал. И лишь бы с ним не расправились сгоряча. Надо переждать, пока остынет первая ярость, когда не ищут виновных, а бьют вслепую. Потом — о, потом он им сообщит, кто убийца, не откажет себе в таком удовольствии, но это позже, а сейчас — спокойно, спокойно…
— Здесь вы приказываете, — покорно произнес он, мгновенно оценив в уме свое положение: графиня потеряна, денег нет, что с Иеремией и девочками, неизвестно. Отыскать кофр, опорожнить мочевой пузырь. Нет, сперва мочевой пузырь.
— Я бы тоже могла с вами поехать.
Это было больше, чем просьба: груди графини чуть не выскочили из корсажа. Пять минут. Будь у него пять минут… Он бы взял ее с лету, безо всяких прелюдий и пауз, как таран, не переводя духа. Потом можно ехать и на край света. Но Заремба иначе откликнулся на предложение графини:
— Здесь никому ничего не угрожает. Труп мы заберем с собой.
Темнота. Тупой рубака. Что такой понимает в женской душе? Скорей бы уж убирался, дал хоть попрощаться с графиней. Во дворце поднялась суматоха, солдаты бегали взад-вперед, ржали кони, тарахтели подводы. Еще минута — и эта волна увлечет их и понесет неведомо куда.
— Пора прощаться.
Пора. Неужели усатый балбес не уразумел, что мешает им?! Может, не хочет оставлять его без присмотра? Что ж, пускай. Джакомо протянул руку, но Заремба его опередил: решительно обняв графиню, принялся осыпать ее страстными поцелуями. Что за дьявол? Графиня и не думала сопротивляться, даже, кажется, не удивилась. Настолько близко они знакомы? Неужто и у этого солдафона есть на нее права? Как же он сразу не догадался — они тут забавлялись, пока он нюхал капусту и чудом избежал смерти. Ну конечно! Поздно он прозрел. Графиня и не думала его искать, не пыталась освободить. Хуже того: возможно, сама и приказала швырнуть его в этот вонючий подвал. Подлая сука. Кровь бросилась Казанове в голову, перед глазами задрожала красная пелена: рубить, сечь, убивать. Он еще не пришел в себя, когда изменщица, оторвавшись наконец от полковника, повернулась к нему. Безусловно, увидела ярость в его глазах, но не отшатнулась. Джакомо наклонился к ее руке, не зная: укусить или поцеловать, — но графиня
— Глупенький, это мой муж.
Когда же — не зная, рассмеяться или еще сильней вознегодовать от этой новости, — Джакомо на всякий случай попятился, быстро схватила его руку и положила себе на грудь.
— Может, когда-нибудь еще…
Поджидавший в дверях Заремба ничего не слышал и не видел. Но… рано радоваться. Да, да. Еще две-три такие минуты, и ему не спрятать того, что начнет дырявить и без того дырявые панталоны. Скрестив перед собой руки, словно предлагая связать их или надеть наручники, Джакомо спросил:
— Я арестован?
Заремба не стал скрывать раздражение. Отослав адъютанта с ворохом карт, он неприязненно посмотрел на Казанову:
— Не морочьте мне голову. Пошли.
Больше его Джакомо не видел. Полковник со своим штабом и отборным отрядом умчались вперед, и только на биваках иногда попадались оставленные ими следы — разбитые носы еврейских корчмарей, подчистую обобранные деревни, свежие могилы в местах небольших стычек. Казанова понятия не имел, кто он в этой движущейся на запад, на Варшаву, орде: узник, военнопленный или гость, — но это не имело ровно никакого значения. В общей сумятице все перемешалось; колонны вооруженных людей и вереницы обозных телег то едва ползли по песчаным дорогам, то, подгоняемые слухами о приближающейся погоне, неслись вперед так, что пена хлопьями летела с конских морд. Слухи, к счастью, были ложными, никто их не преследовал, русский офицер с сигарой в желудке и пулей в затылке унес свою тайну в одну из безымянных могил; в общем, на некоторое время все успокоилось, темп марша замедлился, и даже появилась возможность завязывать знакомства.
Казанова не терял времени даром. С той минуты, когда, перекидывая ногу через высокий борт подводы, он увидел просиявшие от радости мордашки девочек, Иеремию, весело оскалившую пасть пятнистую дворнягу и надежно закрытую крышку кофра, к нему вернулись силы и уверенность, что худшее позади. Он был голоден и нищ, но не побежден. Месть решил пока отложить, хотя на каждом биваке высматривал, не затесалась ли в ряды кочующего войска парочка мерзавцев, по которым петля на ближайшем суку плачет. Они не все успели украсть, в кофре нашлась запасная рубашка, парик и, правда, летний, но вполне приличный кафтан. Сара и Этель залатали ему панталоны, а Иеремия на рассвете притащил откуда-то кусок жареной бараньей ноги.
Вскоре разрешилась и проблема денег. Это стоило Казанове нескольких бессонных ночей да легких опасений, как бы бравые офицеры, с которыми он свел знакомство, не изрубили его в куски, заподозрив, что в карты ему везет неспроста. Они проигрывались с треском, в пух и прах, но с достоинством; некоторые отыскивали его на вечерних стоянках и усаживали играть, и опять проигрывали. Вскоре у Джакомо скопилось больше денег, чем было до ограбления. Поэтому, обнаружив однажды туманным утром исчезновение возницы вместе с лошадью, он позволил себе купить не только кобылу, но и вполне приличного верхового жеребца.
Обязанности кучера теперь с неожиданной сноровкой исполнял Иеремия. Казанова после ночных трудов отсыпался в удобном гнездышке, которое соорудили для него на телеге Этель и Сара. Иногда он вспоминал графиню, попробовал даже записать свои недавние приключения, но только перепачкался чернилами и испортил бумагу. Пока еще он не до конца разобрался в этой истории, да и не успел забыть ее неприятные стороны, чтобы с удовольствием описывать случившееся. С наступлением же вечера седлал своего гнедого и в сопровождении дворняги отправлялся на поиски офицерских квартир.