Казейник Анкенвоя
Шрифт:
Мы вернулись в готический супермаркет. На первом этаже я зашел с продуктовую секцию и прихватил бутылку хлебного вина «Ростов» помянуть Бориса Александровича и Шевченко. Возможно, Митю Полозова. Из холодных закусок я купил 0,5-тую банку маринованных огурцов. Когда я набрал потолок, уже Генрих занял привычное место за штурвалом. Готы проснулись и завтракали сбитнем. Генрих покуривал утренний каннабис.
– Дернете?
– спросил он лениво.
– Лучше водочки.
– Вы очень консервативны, бургомистр. Это погубит ваш либерализм.
Я
За ним появилась и Вьюн.
– Пьешь опять?
– спросила она укоризненно.
– А кто спрашивает?
– за меня вступился гот Игорь, и напрасно вступился. Вьюн терпеть не могла, когда за меня вступался кто-нибудь помимо ее самой. Игорь отлетел вглубь кабины с еще одной временной татуировкой на обнаженном боку в виде грязного отпечатка ребристой подошвы. Я протянул Мите эмалированную кружку. Лишнего я пить не хотел. Митя степенно выдул хлебное вино и хрустнул маринованным огурцом.
– Вертолет упал, - сообщил мне Дмитрий Кондратьевич последние новости.
– Бывает.
– Пилот Шевченко и десять пассажиров угробились.
– Бывает.
– Почему не одиннадцать?
– отреагировал Максимович, считавший лучше и быстрее меня, более заинтересованно.
– Позабыли кого-то?
– Редактора Зайцева. Я сразу после эвакуации на скутере подорвал «Кениг-рей» обесточить. Беспокоился, что выключить в спешке забыли. Ну, и Вьюн со мной увязалась. Там и застали редактора. В агрегатной. Он как раз эту дикую машину пробовал запустить.
– Интенсивные атмосферные помехи, - Генрих подал Дмитрию Кондратьевичу бычок с коноплей.
– Предусмотрительно. Дистанционный сигнал мог и не пробить эфир с большим зарядом статического электричества.
Полозов, дернувши конопли, закашлялся.
– Это что?
– Солома, - пояснил Генрих.
– Запах спиртного отбивает качественно.
Вы за рулем, инспектор?
– Я за вами, гражданин Максимович. Надо бы обстоятельства крушения выяснить. Главный подозреваемый у меня, конечно, Зайцев. Пока я взял с редактора подписку о невыезде. Но я вашу причастность не отметаю.
– Почему Зайцев?
– спросил я Митю.
– На кой хрен ему гробить вертолет?
Он протянул мне свернутый лист писчей бумаги.
– Вас ист дас?
– Мотив. Завещание.
Я развернул и пробежал документ, заверенный Словарем и печатью. Согласно документу, Борис Александрович Ростов посмертно завещал Евгению Зайцеву пивной завод, предприятие по производству химических удобрений,
– Ты бы селянами занимался, Полозов. Медицинскую помощь обеспечил. Снабжение продовольствием. Что ты ерундой занимаешься?
– Селян я обеспечил, - сказал Митя, наливая себе еще водки.
– Тебя не спросил. Продуктов мало успел эвакуировать. Но пока не голодаем. А дознание надо провести по горячим следам.
– Тебе больше всех надо, Митя? Оставь лаборанта в покое. Скоро блокада снимется. Сюда столько нагрянет комиссий МЧС, ФБР, ФСБ, МВД и ГРУ, что сам ты замучаешься показания давать. А причину падения вертолета специалисты пусть выясняют. Там более сотни черных ящиков на борту. Ты, Митя, водочки выпей. Соломы покури, пока возможность. А готы с твоими островитянами продовольствием поделятся. Один хрен у них скоро все конфискуют. Поделитесь, готы?
– Не вопрос, - отозвался гот Василий.
– И конопли отсыплем. И шеф-повара. Миномет нужен?
– Лучше водочки выпью, - Митя расположился в кресле штурмана, вняв моим доводам.
– А мы лучше на буксир, - Вьюн помогла мне встать.
– Там Лавочка ждет. И Глухих к экологическому институту пробиться давно желает.
– Ты с нами?
– спросил я Генриха.
– Останусь, - Генрих лениво покинул кресло пилота.
– С экипажем. Тем более, штурман здесь. Проложим курс к западному полюсу, Дмитрий Кондратьевич?
– Можно, - Полозов допил из горлышка хлебное вино.
Я обнялся с Генрихом, после с Митей, и более не встречал ни лаборанта, ни анархиста, и встречу, если только в Чистилище.
БУКСИР
Вьюн повернула ключ зажигания, оставленный Полозовым в замке израненного скутера, и мы помчались. Объяв узкую даже в спортивной курточке талию Вьюна, с приятностью думал я о людях, так и не узнавших имени моего. Я возвращался в Москву. Теперь, наверное. Три с вершком недели в Казейнике пронеслись, как вечность. Это не парадокс, когда нет иных часов мимо солнечных. По ним-то и выставляют стрелки прочих механизмов и электронных приспособлений. И там, где нет солнца, там нет и времени. Там Земля не крутится. Но дождь перестал.
Сплошная туча взялась расползаться, будто истлевшее и побитое молью сукно прежде, чем донеслись мы до буксира, ожидавшего нас на рейде в акватории Слободского острова. Видать красный меркурий в затопленных контейнерах дезактивировался. Оборотился в черный сульфид. Ядреное сверхтяжелое вещество, основавшее кругом себя гравитационное поле, растаяла вместе со льдами, облегавшими керамическую дичь. В суконных прорехах замелькало нижнее голубое белье атмосферы. Там и здесь прошились тучи солнечными лучами, и время потекло. Блокада снялась как-то обыденно. Я не пропитался чувством радости. Не подбросил вверх сорванную шапку. Даже не снял капюшона с головы.