Каждому своё

Зеев Артур

— Он самый. Тридцать четвёртый сдвоенный, танковый. Хана нашим.

Беглецы ускорили темп. Лишь к концу дня сделали привал, попили дождевой воды из луж и съели сырыми несколько грибов, опознанных как неядовитые. Бывший начукрепрайона подошёл к предводителю группы, прокашлялся и снова протянул руку:

— Раз уж мы теперь вместе... Григорий. Можно «на ты».

— Испанец. «На ты», так «на ты».

— Политический?

Зэк кивнул. Некоторое время мужчины помолчали, наблюдая зарево от пожаров на западе. Григорий продолжил:

— Воевал

в Испании?

— И там тоже.

— Дальше что? Мы ведь по сути дела нарушили приказ и все дезертиры с укрепрайона.

Испанец пристально посмотрел на офицера:

— К своим выйдем — там решим. На войне солдаты нужны, авось, не спишут у первой стенки.

— Думаешь?

— Надеюсь.

К ним подошёл уголовник в наколках, которого все звали просто «Жека», и сказал, что можно идти. Испанец кивнул, и группа побежала дальше, на восток...

К райцентру вышли на следующий вечер. Город горел, на центральной площади стояло несколько бронемашин со свастикой. Перед ними у стены выстроили сильно потрёпанную роту местного гарнизона. Полный седой офицер в серой форме неторопливо прохаживался перед пленными, что-то объясняя на своём. За ним семенил Анатолий, кивал каждому слову и переводил с немецкого согражданам.

По завершении речи на призыв немецкого офицера никто не отозвался. Тот постоял пару минут, заложив руки за спину, после обратился к переводчику. Анатолий закивал и стал указывать пальцем то на одного, то на другого в толпе. Их тут же выводили из строя рядовые и ставили отдельно. Пузатый отдал короткий приказ, и всех, на кого указал перебежчик, расстреляли. Он довольно похлопал по плечу своего помощника и направился к дому, видимо, служившему штабом.

— Ну и что теперь, Испанец?

— Дерьмо... Так, по-тихому вглубь леса и попробуем спрятаться там. Немцы тут частей много не оставят, они будут колоннами наступать на крупные города. Авось пересидим.

НКВДшник и заключённые двинулись вглубь чащи. Минут через семь продвижения вышли на троих советских солдат, прятавшихся за деревом. Один из них, смуглый азиат, направил на группу «мосинку»:

— Вы немцы?

— Винтовку опусти, дурак.

Парень выдохнул и закинул оружие на плечо. С улыбкой протянул руку Испанцу:

— Я Улугбек. Это Васька и Тимоха. А вы из НКВД, да? Вон, форма...

— Да, из НКВД с нами человек. А мы... его охрана, из добровольцев. Улугбек, ещё есть наши?

— Не знаю. Мы с Васькой по ягоды ходили, а там раз, бах-бабах. Выбежали на опушку, глядь: над городом дым, техника и солдаты чужие, наших стреляют. От города к нам Тимка прибежал. Говорит, немцы, война. Вот мы и решили своих тут подождать в ночь, а наутро двинуть.

Испанец обвёл взглядом троих солдат: все новобранцы, страха полные штаны. С ним НКВДшник, стрелявший только в тире, уголовник да два бывших гражданских, попавших под каток машины Ежова. Да уж...

— Простите, а как к вам обращаться? Звание, или по имени можно...

— Зови меня просто «Испанец».

—

Хорошо... Товарищ Испанец, а что нам дальше делать? Мы тут пару недель как, сборов полевых ещё не было. У меня восемь классов, я воевать не умею. Как быть?

Политзэк улыбнулся. Снял у Улугбека винтовку с плеча, передёрнул затвор и вручил ему обратно в руки.

— Ну что, товарищи, каждому своё. Партизанить будем...

Синенький падал платочек...

Было чертовски холодно. Улугбек, дозорный в ночь, притоптывал на месте и мурлыкал песню. Названия и даже слов он точно не помнил, но песенка запала в душу — ему в детстве всегда напевала мама перед сном в солнечном Ташкенте. Как же давно это было...

С хрустом заиндевевших веток из кустов показались Жека и Степаныч. Подгоняя винтовкой, они вели парня со связанными руками и парашютом за спиной. Дозорный указал подбородком на пленного:

— Шпион?

— Брешит, что наш, из ставки.

— Испанец разберётся.

Жека кивнул и повёл пленного в чащу. Где-то через полчаса подошёл к заметённому снегом бурелому, постучал три раза в ствол с дуплом. Ветки сползли с открываемой изнутри двери и пропустили парня и конвоиров внутрь. У входа их встретил здоровяк с ППШ. Кивнул, пропустил вглубь и вышел наружу закрыть дверь и замаскировать убежище.

Внутри главной комнаты землянки тускло светили несколько керосинок. За столом сидели невысокий брюнет лет тридцати со шрамом на щеке и средних лет шатен с многодневной щетиной, оба в ватниках и с трофейными «шмайссерами». Степаныч остался снаружи, Жека провёл пленника к столу, усадил на ящик от снарядов и встал за его спиной. Партизан с щетиной посмотрел исподлобья на конвоира:

— И кто к нам с неба свалился?

— Утверждает, что из ставки, с важной информацией.

— Посмотрим.

Мужчина вгляделся в лицо пленного, слегка улыбнулся:

— Ну что... Где-когда родился?

— Чего?

— Год и место рождения.

Парашютист удивлённо заозирался по сторонам, встряхнул волосами:

— Тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Посёлок Ленинаван, Азово-Черноморский край, нонче Ростовская область РСФСР.

— Где служил?

— В Новочеркасске, часть...

Жека похлопал парня по плечу:

— Дом Советов за Ермаком видел, как в тридцать девятом открывали на годовщину Революции?

— Так нет там никакого Дома, ты чего? Площадь только и храм бывший.

— Свой это, Испанец. Немец бы спалился.

Мужчина со шрамом кивнул Жеке — тот срезал верёвки с пленника. Брюнет протянул руку парашютисту, после крепкого рукопожатия предложил чаю и представился:

— Командующий партизанским отрядом. Звать просто «Испанец».

— Лейтенант Борис Зибель. У меня для вас хорошая информация и важное донесение из штаба.

— Слушаю.

Лейтенант оглянулся на Жеку, затем перевёл взгляд на заросшего щетиной партизана. Испанец улыбнулся: