Каждый десятый
Шрифт:
Святополк объяснил:
— Бронепароход… Я про него слыхал. Разобьют ведь мост, как пить дать, разобьют.
— То есть как это разобьют? — возмутился Мизинчик — А мы, выходит, зря старались? Ну нет, шутишь!
И он кинулся к пушке Гочкиса. Святополк поймал его за локоть:
— Бесполезно. Это все равно что из рогатки… Там броня в дюйм.
Мизинчик в бессильной ярости заскрипел зубами. А снаряды с бронепарохода уже нашли свою цель: полетели каменные брызги от опоры моста, встала дыбом покореженная балка перил.
— Неужели ничего нельзя сделать? — Саня изо всех сил
Никто ей не ответил. Степан с дедом Алехой угрюмо наблюдали за обстрелом моста, а Мизинчик и Святополк, отойдя от борта, совещались о чем-то вполголоса. Потом Мизинчик объявил:
— Слушай приказ! Всем переходить на плот! Останемся трое: я, Святополк и дед Алеха…
Очередной снаряд попал в настил моста. Заржали, надрывая душу, раненые лошади артиллерийской упряжки. Обрывая постромки, разворотив перила, пушка тяжело перевалилась через край настила и рухнула в воду. За ней полетел зарядный ящик с неуспевшим спрыгнуть ездовым…
Теперь по барже стреляла с берега артиллерия красных. Но тяжелые орудия еще не подоспели, а трехдюймовкам толстая броня была не по зубам. Бронепароход, по-черепашьи медленный и неуклюжий, был и неуязвим, как черепаха.
…Пленные колчаковцы, матросы, перешедшие на нашу сторону, и сгорбившийся под этим новым ударом судьбы капитан покидали борт «Ермака Тимофеевича». По трапу, перекинутому с кормы, они гуськом переходили на плот. Последними из команды перешли кочегар с механиком. Оба зябко сжились на непривычном осеннем ветру.
На палубе остался только маленький отряд Мизинчика.
— Не пойду я никуда! Не пойду! — упрямо твердила Саня. — Я хочу с вами!
— Да пойми, это же смертельное дело. Ты плавать умеешь? Нет? Ну и кончен разговор. Иди, не задерживай люден! — сердился Мизинчик.
— А я добре умею плавать. Я тут останусь, — твердо сказал Степан Байда. Святополк мягко подтолкнул его к трапу:
— Иди, Степан. Нельзя ей одной.
— Так давайте я пойду! — бесстыдно попросился дед Алеха. — Буду ее всяко охранять и вобче…
Мизинчик брезгливо посмотрел на него:
— Ну иди, иди… А ты, Степан, оставайся.
… Степан Байда работал в машинном отделении за двоих: кормил ненасытную топку чурками, шуровал длинной кочергой, поглядывал на манометр.
Наверху, за штурвалом, стоял Святополк. «Ермак Тимофеевич» быстро сближался с бронепароходом. К Святополку подбежал Мизинчик с картонной коробкой в руках.
— Эти, что ли?
Глянув мельком, Святополк кивнул:
— Да, детонаторы… Втисни их между ящиками и передней стенкой. Чтобы весь удар на них пришелся.
Мизинчик понес коробку в трюм, — туда, где стояли наготове ящики с динамитом.
Команда с бронированной махины видела, конечно, приближающийся пароходик. Но тревоги это не вызвало — только недоумение: что могла сделать такая скорлупка против брони и тяжелых орудий?
А на «Ермаке Тимофеевиче» велись последние приготовления. Святополк, сняв с себя ремень, намертво закрепил штурвал в нужном положении. Из машинного отделения поднялись на палубу Степан и Мизинчик. Укрываясь за останками палубной надстройки, все трое взяли
Вот теперь на бронированной барже забеспокоились. «Ермак Тимофеевич» явно шел па таран. Бронепароход попытался отвернуть в сторону, застучали пулеметные очереди. Даже орудия перестали бить по мосту: надо было расстрелять в упор нахальное суденышко.
А «Ермак Тимофеевич» — замызганный, закопченный, со сбитой трубой и разрушенной рубкой — упрямо лез вперед…
… Издали, с плота, Саня и дед Алеха видели, как с каждой секундой сокращалось расстояние между двумя судами, как пароходик ткнулся носом в бронированный борт баржи. Ударил нестерпимый, рвущий уши гром, и на миг ничего не стало видно, кроме стены воды и огня.
Девушка заплакала и прижалась лицом к плечу деда Алехи. Он растерянно гладил ей спину, повторял:
— Ничё, ничё… Выплывут. Сколь всего было, и ничё…
… Ошеломленный, задыхающийся, как рыбина, оглушенная динамитом, Святополк вынырнул на поверхность бурлящей воды. Неподалеку отплевывался и откашливался, цепляясь за спасательный круг, Степан. А Мизинчика нигде не было, красно-белый спасательный круг плясал один на воде. Святополк оглянулся: в черном дыму, в белом горячем тумане тонул бронепароход. Секунда, и он лег на дно; только жерла орудий да труба торчали над взбаламученной водой. А рядом виднелась сломанная мачта «Ермака Тимофеевича».
— Ось вин! — закричал Степан, и Святополк увидел совсем рядом голову Мизинчика. Но в тот же миг голова снова ушла под воду. Опустив свой спасательный круг, Святополк нырнул и вытащил командира на поверхность. В лице у Мизинчика не было ни кровинки. С трудом шевеля губами, он выговорил:
— Достало меня. Поранило… Спасайте теперь, ребятки…
По счастью до берега было недалеко. Поддерживая с обеих сторон своего командира, Святополк со Степаном выбрались на песчаную косу. Мизинчик остался лежать на песке неподвижно — потерял сознание. Святополк посмотрел на него и зажмурился: лучше бы не видеть… Ниже правого колена у Мизинчика была только разодранная окровавленная штанина, а ноги не было. Песок в этом месте темнел, напитываясь кровью…
А по мосту, которому теперь ничего не угрожало, катились орудия, повозки с боеприпасами, полевые кухни. Проехал заляпанный грязью автомобиль начдива. Наступление развивалось.
В палатке полевого лазарета возле койки Мизинчика стояли Святополк, Степан и дед Алеха. Здесь были собраны послеоперационные: кто-то тихонько стонал, кто-то спал, похрапывая во сне, кто-то просто лежал, глядя в брезентовый потолок. Обогревали палатку две раскаленные докрасна «буржуйки».
— Эх, не пофартило, — говорил Мизинчик непривычно тихим и жалобным голосом. — Как не пофартило! Это тебе, Святополк, все равно — руку, ногу. Лишь бы голова уцелела. Ты вон какой головастый… А мне бы лучше голову оттяпало. Чего я умею? Единственно — только воевать! А если крестьянствовать, так не люблю я этого, и опять же, без ноги, не гожусь никуда…