Каждый твой взгляд
Шрифт:
— А она там не задохнется?
— Я приказал просверлить в стенках дырки. А еще в сундуке есть небольшая дверца, через которую можно передать чай и печенье.
Странный ребенок. Сама Хелена ни за что на свете не залезла бы в тесный и темный ящик.
— Она не похожа на других детей, правда?
— Все дети не похожи на других, но Беатрис разительно отличается от сверстников. — Он тихо вздохнул. — Сам не знаю, правильно ли поступаю, когда сижу рядом и уговариваю вылезти. Мой дядя в подобной ситуации просто сжег бы этот проклятый сундук, причем заставил бы упрямицу собственной
Неуверенность показалась на редкость симпатичной. Этот человек обладал достаточной скромностью, чтобы усомниться в правильности собственного решения, и в то же время имел мужество открыто признать сомнения.
— Беатрис прячется, когда расстраивается и всерьез переживает?
— Да.
— В таком случае вы правильно поступаете, проявляя терпение и доброту.
Виконт улыбнулся устало и в то же время благодарно. Сердце Хелены дрогнуло, а пальцы непроизвольно сжали одеяло.
— У меня никогда не было сундука, да я и не смогла бы туда залезть даже во время игры в прятки. Не выношу замкнутого пространства и духоты. Так что приходилось отстаивать собственные интересы иными способами. В Хэмптон-Хаусе росло высокое дерево. Когда меня что-то не на шутку огорчало, карабкалась на верхушку, как кошка, а потом сидела там и не знала, как спуститься. Отец даже приказал смастерить специальную лестницу. Женился он поздно. Когда родились мы с Фицем, ему уже исполнилось сорок пять. А к тому времени как я начала прятаться на дереве, было уже не меньше пятидесяти. Но он не посылал за мной слуг, а всегда лазил сам. Одно из моих любимых детских воспоминаний как раз в этом и заключается: я сижу у него на закорках и крепко держусь за шею, а он медленно-медленно спускается по этой бесконечной лестнице.
Пока она рассказывала, Гастингс смотрел на нее не отрываясь. Едва замолчав, Хелена внезапно смутилась.
— Вы, должно быть, уже слышали эту историю, — предположила она, чтобы что-нибудь сказать.
— Нет, ни разу. — Дэвид смотрел, не скрывая восхищения. — Думаете, Беатрис тоже расскажет кому-нибудь о своем сундуке и об отце, который часами сидел рядом и ждал?
— Обязательно. Во всяком случае, я на ее месте непременно рассказала бы.
Откровенное обожание смутило до такой степени, что запылали щеки. Судя по взгляду, Дэвид заметил изменение состояния, и Хелена перевела разговор в нейтральное русло.
— Что вы сделали с волосами? Такая прическа мне не очень нравится.
Гастингс слегка нахмурился.
— А какая прическа вам нравится?
— Прежняя — свободные кудри.
Он посмотрел так, словно она сказала, что предпочитает три глаза вместо двух.
— Но вы же всегда над ними насмехались. Говорили, что если бы бедняжка Мэри родила ребенка от своего барашка, то он выглядел бы в точности как я.
Хелена рассмеялась и тут же сморщилась от острой боли.
— Это правда? Вы не придумали?
— А еще иногда дразнили меня одуванчиком.
Наученная горьким опытом, Хелена удержалась от смеха.
— И после бесконечных оскорблений вы все-таки на мне женились?
— Я и сам был отчаянно вредным, так что мы друг друга стоили.
Хелена не знала, что ответить,
Некоторое время оба молчали. Как только напряженная тишина стала тягостной, Дэвид посмотрел на дверь и спросил:
— На самом деле Фиц и Милли не спали, так ведь?
Эта тема показалась намного безопаснее, и Хелена с радостью за нее ухватилась.
— Целовались так, будто завтра уже никогда не наступит.
Гастингс улыбнулся.
— А вы подглядывали так, будто завтра никогда не наступит?
Ах, до чего же хотелось гордо вскинуть голову! Увы, лежа это сделать невозможно.
— Ничего подобного. Как только поняла, чем они занимаются, сразу честно зажмурилась. Но прежде чем бросаться друг на друга, влюбленным не помешало бы удостовериться, что я действительно крепко сплю.
— Хорошо хоть догадались выпроводить сиделку. — Дэвид посмотрел на столбик кровати и на собственные пальцы, которые беспокойно исследовали резную поверхность. — Когда на уме одни поцелуи, трудно проявлять осмотрительность.
Этот человек обладал невероятной притягательностью. Вопреки слабости и боли Хелену неумолимо влекло к тому, кто еще сегодня утром был совсем чужим.
— А мы тоже так целовались?
Она вовсе не собиралась задавать этот опасный вопрос; слова возникли сами собой, вылетели вопреки воле и повисли в воздухе.
Пальцы на столбике кровати замерли.
— Иногда.
Хелена озадаченно прикусила губу.
— Только иногда?
Он взглянул искоса, с ироничной улыбкой.
— А как часто, по-вашему, следовало это делать?
Выбора не было, пришлось сказать правду:
— Разумеется, всякий раз, как мне хотелось.
Ночная тишина выдала его неровное, судорожное дыхание. Хелене внезапно стало жарко.
— В таком случае мы и делали это всякий раз, когда вам было угодно. — Рука снова легла на край кровати. — И должен добавить, что вы неизменно оставались довольны.
Огонь внутри разгорался все ярче.
— Считаете, что я должна вам поверить?
Дэвид посмотрел синими, как ясное летнее небо, глазами.
— Если не верите, можно доказать на практике.
Стук в дверь заставил вздрогнуть.
— Должно быть, пришла сиделка.
— Проклятие, — с грустной улыбкой произнес Гастингс. — Так много доблести и так мало возможностей ее проявить.
— Может быть, проявите, когда волосы снова начнут виться?
— Нет, пожалуй, сначала добьюсь вашего поцелуя, чтобы получить надежное доказательство искренности, — возразил Дэвид, направляясь к двери, — а уже потом откажусь от бриолина.
Сиделка заняла свое место, однако виконт не ушел, а устроился в том самом кресле, в котором утром читал сонеты Элизабет Баррет Браунинг.
— Милорд, госпожа нуждается в отдыхе, — напомнила та.
— Да-да, конечно. Я ни в коем случае не буду утомлять леди Гастингс. Просто тихонько посижу.
Хелена удивилась и в то же время обрадовалась.
— Неужели не хотите провести ночь в собственной постели?
Виконт решительно покачал головой.
— Я и так почти целый день вас не видел.