Казино (сборник)
Шрифт:
– А если бы Анестези взяла риск, она состоялась бы в твоей жизни? – спросила я.
Морис различил вопросительную интонацию и слово «Анестези». Он помолчал, потом сказал:
– Возможно. Я бы отвечал за нее.
Кто не рискует, тот не выигрывает. Анестези осталась при своих. Морис прошел стороной, как косой дождь. Хотя правильнее сказать: это она прошла стороной. Ее взаимоотношения с мужчинами – это на самом деле только разборки с секретаршей мужа. Моя переводчица – подранок. Раненый человек. Она думает только о муже, от которого у нее почти взрослая дочь. Муж всегда был ее любовником, но в последнее время стал
Ситуация Мадлен похожа. Но сама Мадлен – другая. Она не скачет по мужским коленям. Мадлен – аристократка, но что это меняет? «Но знатная леди и Джуди О’Греди во всем остальном равны».
Мы уже въехали в Париж.
Морис остановил машину и распахнул заднюю дверь.
В «ягуар» впорхнула Этиопа, как черная бабочка. Значит, они договорились.
– Софи, – произнесла Этиопа и протянула обезьянью ручку, темную сверху, розовую изнутри.
Я назвала свое имя.
Мы проехали еще какое-то время и вышли у вокзала. Поднялись на второй этаж. Сели в маленьком кафе, где можно было выпить вина, виски и заесть солеными орешками.
Я не поняла, почему Морис выбрал эту вокзальную забегаловку. Потом мне объяснили: Морис женат, у него положение в обществе, и он не может появиться с черной любовницей в дорогом ресторане. Это вызов и эпатаж. Однако если бы он был богат, как Ротшильд, то мог бы наплевать на общественное мнение и позволить себе ВСЕ. Деньги – выше морали. Вернее, так: деньги – вот главная мораль. Но это должны быть ОЧЕНЬ большие деньги.
Софи действительно походила на Софи Лорен, только помельче и понежнее. Красивая женщина не имеет национальности. И все же еврейская женщина точно знает, что она хочет, и идет напролом. Держись, Мориска.
Софи общалась со мной постольку-поскольку. Она вся была занята Морисом: держала его за руку, не сводила с него керамических глаз в желтоватых белках.
В ее маленьких черных ушках как капли росы переливались бриллианты. «Морис подарил», – подумала я.
На ней была надета накидка из серебряных лис. Мех располагался не вплотную, а через кожаную ленту. И когда Софи шла или поводила плечами, серебряные спины тоже двигались, играли, дышали. Сумасшедшая красота. Вот как одеваются любовницы миллионеров.
Морис сообщил Софи, что у меня пропал чемодан, а завтра мне выступать по телевизору, и надо быстро, до одиннадцати утра подобрать мне платье.
Я уловила слова «телевизьон», «багаж», «ля робе»... Этих трех слов было достаточно. Я хотела вмешаться и остановить Мориса, но поняла, что ему это надо больше, чем мне. Мне только платье. А ему – акция дружбы. Один друг умер, другой в Америке, а я – рядом. Пусть новый, свежеиспеченный, но все же друг. Он посвятил меня в свою жизнь. Я его понимала. У нас было общее молчание.
Я с благодарностью посмотрела на Мориса. Он как-то вдруг резко похорошел. А может быть, я увидела его
Софи приехала за мной утром на маленькой красной машине и повезла меня в знаменитый салон.
Салон походил на ателье. Портные, преимущественно женщины, что-то шили в небольшом помещении. Возле стены на кронштейне тесно висели платья. Должно быть, Этиопа привела меня в служебное помещение.
Портнихи время от времени поднимали головы и взглядывали на меня – бегло, но внимательно. Им было интересно посмотреть: какие они, русские. Мне стало немножко стыдно за свою цветовую гамму: черная юбка, красный пиджак. Черное с красным – смерть коммуниста. Я пошутила на свой счет. Хозяйка не приняла шутки. Она сказала: «Все очень хорошо. Вы – это вы». Персоналитэ. Я догадалась, что персоналитэ – это личность.
Хозяйка и Софи о чем-то оживленно лопотали, я не понимала и не хотела понимать. Не то чтобы мне не нравилась Этиопа, но она была ДРУГАЯ. Как будто прилетела с Луны. И я для нее – что-то чуждое, незнакомое, несъедобное. У нас с ней разные ценности. Мои ценности ей скорее всего кажутся смехотворными. Я, например, хочу славы. Слава – это внимание и восхищение людей. Этиопе, я думаю, непонятно, зачем нужно внимание людей, которых ты даже не знаешь.
Ей нужно внимание одного человека, власть над ним и над его деньгами. Слава – эфемерна, сегодня есть, завтра нет. А деньги – это перила. Держись и никогда не упадешь.
При свете дня Этиопа казалась еще экзотичнее, как игрушка, и было странно, что она говорит на человеческом языке.
– Выберите себе, что вам нравится...
Вдоль стены теснились на вешалках разнообразные наряды.
Мне бросилось в глаза платье, похожее на халат, совсем без пуговиц, шелковое, яркое, как хвост павлина. На Этиопе это платье смотрелось бы сумасшедше прекрасно. Точеная черная красавица в ярких брызгах шелка. Совсем без пуговиц, только поясок, и при шаге выступает черная молодая нога, худая по всей длине. А я... Как после бани.
– Спасибо, – сказала я хозяйке. – Мне ничего не надо. Я – деловая женщина.
Это прозвучало: я – деловая женщина, как бы и не женщина.
Хозяйка улыбнулась чуть-чуть, только дрогнули уголки бледных губ. Она оценила мою скромность, услышала мои комплексы, но главное – все-таки оценила скромность. Редкий случай в ее практике, когда предлагают любую вещь из коллекции, а человек отказывается, говорит: не надо.
Хозяйка подошла к кронштейну и вытащила черное строгое платье. Очень простое. Украшение – брошь в виде ее автографа, из капелек горного хрусталя набрано ее имя. Издалека похоже на бриллиантовую молнию.
– Это будет хорошо, – сказала Хозяйка. Но я и сама видела: это будет хорошо.
И это в самом деле оказалось хорошо. Во всяком случае – влезло. И ничего лишнего. Красиво – это когда ничего лишнего.
Хозяйка села на стол, свесив ноги, смотрела зелеными глазами под густой рыжей челкой. Шестидесятилетняя женщина без косметики в стеганой черной курточке. Ее можно любить. Я поняла: талантливый человек старым не бывает. Она – не старая. Просто давно живет.
Телевизионщики приехали к назначенному часу. Анестези договорилась заранее, что снимать будут в доме Мориса, а потом на парижских улицах общие планы.