Казино смерти
Шрифт:
— Нет, не можешь. Ты — эталон искренности. Вины в тебе не больше, чем в ягненке.
Я отвернулся от него и увидел, что Ужасный Честер спустился с потолочной балки. Кот уже сидел на верхней ступеньке крыльца, все так же сверля меня взглядом.
— Но еще более удивительно другое, — продолжил Оззи. — Ты крайне редко увлекался самообманом.
— Когда меня будут канонизировать, сэр?
— Если будешь грубить старшим, не видать тебе компании святых.
— Жаль. Я давно уже мечтаю о нимбе. Такая удобная лампа для
— Что касается самообмана, то многие люди находят его столь же важным для выживания, как и воздух. Но тебе-то это несвойственно. И тем не менее ты настаиваешь, что пришел сюда, чтобы поговорить об Уилбуре и Дэнни.
— Я настаивал?
— Без должной убедительности.
— Тогда почему, по-вашему, я сюда пришел? — спросил я.
— Ты всегда ошибался, принимая мою абсолютную самоуверенность за глубокомыслие, — без запинки ответил он. — Поэтому, если у тебя возникает необходимость разобраться в происходящем и определиться со своими дальнейшими действиями, ты приходишь ко мне.
— Вы хотите сказать, что те советы, которые вы мне давали на протяжении многих лет, не основывались на глубоком анализе возникавших проблем?
— Разумеется, основывались, Одд. Но, как и ты, я всего лишь человек, пусть у меня и одиннадцать пальцев.
У него действительно одиннадцать пальцев, шесть на левой руке. Он говорит, что из девяноста тысяч младенцев один рождается с таким отклонением от нормы. Хирурги обычно ампутируют лишний и ненужный палец.
По какой-то причине (Оззи ею со мной не поделился) его родители категорически отказались от такой операции. Для других детей он превратился в диковинку: одиннадцатипалый мальчик, который со временем стал одиннадцатипалым толстым мальчиком и, наконец, одиннадцатипалым толстым мальчиком с острым языком.
— Возможно, моим советам недоставало глубины анализа, но предлагались они искренне.
— Пусть маленькая, но радость, сэр.
— Да и потом, сегодня ты пришел сюда со жгущим тебя психологическим вопросом, который не дает покоя, тревожит так сильно, что ты даже не хочешь его задать.
— Нет, дело не в этом, — ответил я. Посмотрел на остатки омлета с лобстерами. На Ужасного Честера. На лужайку. На зелень рощи, такую яркую в утренних лучах солнца.
Лунообразно круглое лицо Оззи могло быть самодовольным и любящим одновременно. Его глаза поблескивали в предвкушении моего признания, что правота на его стороне.
Наконец я прервал затянувшуюся паузу:
— Вы знаете Эрни и Пуку Янг.
— Милые люди.
— Дерево у них во дворе…
— Бругманзия. Великолепный экземпляр.
— Все в нем смертоносно, каждый корешок и листок.
Оззи улыбнулся, как улыбнулся бы Будда, если бы Будда писал детективные романы и смаковал различные способы убийства. Согласно кивнул.
— Смертельно опасно, да.
— Почему таким милым людям, как Эрни и Пука, хочется выращивать дерево,
— Во-первых, потому, что оно прекрасно, особенно в цвету.
— Цветы тоже токсичны.
Отправив в рот последний кусочек бриоши с лимонным мармеладом и насладившись им, Оззи облизал губы.
— В каждом из этих огромных колокольчиков достаточно яда, если, конечно, правильно его извлечь, чтобы убить треть населения Пико-Мундо.
— Мне представляется, есть что-то безответственное, даже извращенное, в стремлении тратить сколько времени и усилий на такое смертоносное растение.
— Эрни Янг представляется тебе безответственным, даже извращенным человеком?
— Как раз наоборот.
— Ага, тогда монстром должна быть Пука. И, за ширмой самопожертвования она скрывает самые зловещие намерения.
— Иногда мне кажется, что друг не должен с таким удовольствием высмеивать меня, как это делаете вы.
— Дорогой Одд, если друзья не могут открыто смеяться над человеком, значит, они ему не друзья. Как еще человек может научиться не говорить того, что может вызвать смех у незнакомцев? Насмешки друзей — это проявление любви, они — прививка от глупости.
— Звучит как глубокая мысль.
— Скажем так, средней глубины, — заверил он меня. — Могу я просветить тебя, юноша?
— Можете попробовать.
— В выращивании бругманзии нет ничего безответственного. Не менее ядовитые растения в Пико-Мундо встречаются повсеместно.
На моем лице отразилось сомнение.
— Повсеместно?
— Ты слишком уж занят сверхъестественным миром, поэтому очень мало знаешь о мире растений.
— Я не трачу много времени и на боулинг, сэр.
— Эти цветущие живые изгороди из олеандра по всему городу. Олеандр в переводе с санскрита «убийца лошадей». Каждая часть растения смертоносна.
— Мне нравится олеандр с красными цветами.
— Если ты бросишь его в костер, дым будет отравленным, — продолжил Оззи. — Если пчелы слишком много времени проведут на олеандре, мед тебя убьет. Азалии не менее опасны.
— Все выращивают азалии.
— Олеандр убьет тебя быстро. Азалии, попавшей в желудок и переваренной, потребуется несколько часов. Рвота, паралич, судороги, кома, смерть. А ведь есть еще можжевельник виргинский, белена, бигнония укореняющаяся, дурман вонючий… и все это здесь, в Пико-Мундо.
— И мы называем ее мать-природа.
— Во времени и в том, что оно с нами делает, тоже нет ничего родительского, — заметил Оззи.
— Но, сэр, Эрни и Пука Янг знают, что бругманзия смертоносна. Собственно, из-за смертоносности они посадили ее и с тех пор холят и лелеют.
— Думай об этом как об атрибуте религии дзэн.
— Я бы подумал, если б знал, что это означает.
— Эрни и Пука ищут понимания смерти и побеждают свой страх перед ней, одомашнивая смерть в форме бругманзии.