Казнь на Вестминстерском мосту
Шрифт:
— Таков был вывод мистера Этериджа?
— Естественно! — Ее губы тронула едва заметная улыбка. — Он был неглупым человеком, но подверженным сентиментальной жалости к тем, кто ее не заслуживал. И Флоренс Айвори точно ее не заслужила. Ее влияние оказалось недолговечным: очень скоро он осознал, что она во всех смыслах сомнительная личность.
— Флоренс Айвори?
— Чрезвычайно крикливое и неженственное создание. Если вы, мистер Питт, ищете политически настроенных убийц, я рекомендовала бы вам пристальнее взглянуть на нее и ее единомышленников. Кажется, она живет в том же районе, на том берегу реки, где-то поблизости
— Понимаю. Благодарю вас, леди Мэри.
— Это мой долг, — заявила она, вскинув голову. — Неприятный, но неизбежный. Доброго вам дня, мистер Питт.
Глава 6
На следующий день Томас потратил все утро на то, чтобы разобраться с новыми сведениями, которые были собраны сотрудниками Боу-стрит и которые имели отношение к расследуемому делу — в частности, что картина Хелен Карфакс была очень ценной и принесла ей пятьсот фунтов; на эту сумму можно было бы пожизненно содержать горничную, и еще что-то осталось бы. Что она сделала с такими огромными деньгами? Наверняка они каким-то образом перекочевали к Джеймсу. В качестве подарка? Содержания? Покрытия его долгов в «Будле»?
Были еще кое-какие сведения от извозчиков, но ничего такого, что как-то дополнило бы то, что уже все знали. Информаторы не рассказали ничего нового ни об анархистах, ни о фениях, ни о каких-то других ожесточенно настроенных группах.
Газеты продолжали мусолить убийства, дополняя свои статьи размышлениями о народных бунтах и разложении моральных устоев.
Министр внутренних дел волновался все сильнее и заявил полиции о своем настоятельном желании ускорить расследование, пока беспокойство общественности не приобрело серьезный характер.
Быстро наведенные справки установили, что Флоренс Айвори живет на Уолнат-Три-уок, рядом с Ватерлоо-роуд, на небольшом расстоянии к востоку от Пэрис-роуд, Ройял-стрит и Вестминстерского моста. При упоминании о ней сотрудники местного участка хмурились и пожимали плечами. Никаких записей о ее противоправном поведении у них не имелось. Их отношение к ней напоминало смесь легкого удивления и раздражения. Сержант, отвечавший на вопросы Питта, скорчил гримасу, но не недовольную, а добродушную.
Томас поехал к ней вскоре после полудня. Айвори жила в симпатичном домике, скромном по местным меркам, но ухоженном, с недавно покрашенными наружными подоконниками и ситцевыми занавесочками в открытых окнах, под которыми росли купающиеся в солнце нарциссы.
Дверь открыла горничная, женщина крупного телосложения. На ее обширной талии был повязан рабочий фартук, позади нее к стене была прислонена швабра, которую она отставила, чтобы встретить гостя.
— Да, сэр? — спросила она, не скрывая удивления.
— Миссис Айвори дома? Я инспектор Питт из полицейского участка на Боу-стрит, и у меня есть четкая уверенность в том, что миссис Айвори может оказать нам определенную помощь.
— С какой это стати? Но если хотите, я спрошу у нее. — Она повернулась и ушла в глубь дома, не прихватив швабру и оставив Питта на крыльце.
За секунду до появления хозяйки горничная все же успела вернуться и унести швабру в комнату справа от входа. Флоренс Айвори встретила Питта на удивление открытым взглядом. Она была среднего роста и очень тонкой,
— Добрый день, мистер Питт. Миссис Пейси сообщила мне, что вы из полицейского участка на Боу-стрит и считаете, будто я в состоянии помочь вам. Не представляю, каким образом, но с радостью помогу. Прошу вас, проходите.
— Спасибо, миссис Айвори.
Томас проследовал за ней через коридор в просторную комнату в задней части дома. Хотя стены и были обиты темными панелями, комната казалась светлой. На полированном столе стояло фарфоровое блюдо, треснутое, но сохранившее свою утонченную красоту, а на нем — ваза с весенними цветами. Дальнюю стену почти полностью занимали окно и стеклянная дверь, открывавшаяся в крохотный садик. На приоконной скамье лежали подушки из светлой хлопчатобумажной ткани с цветочным рисунком, таким же, как на занавесках. Питт сразу же ощутил уютную атмосферу этой комнаты.
За окном он заметил женщину — она работала в саду, склонившись до земли. Хотя женщина была совсем близко — садик был крохотным, — через оконное стекло инспектор смог разглядеть только белую блузку и копну рыжевато-каштановых волос.
— Итак? — деловито произнесла Флоренс Айвори. — Как я понимаю, у вас каждая минута на счету, и у меня тоже. Что дало вам повод думать, будто мне известно нечто, что может представлять интерес для полиции с Боу-стрит?
Перед приходом Питт прикидывал, как начать разговор на интересующую его тему — о вчерашнем вечере и о сегодняшнем утре, — но сейчас, познакомившись с Флоренс, понял, что все его приготовления не имели смысла, потому что эта женщина любую околичность или увертку воспримет как оскорбление ее умственных способностей.
Флоренс не спускала с него проницательного взгляда и не скрывала своего нетерпения, которое вот-вот могло перерасти в неудовольствие.
— Я расследую убийство, мэм.
— Я не знаю никого, кто был бы убит.
— Мистер Вивиан Этеридж.
— О. — Айвори попалась, но не на лжи, а на неточности. Она разозлилась на себя за эту оплошность, да настолько сильно, что ее щеки залил яркий румянец. — Да, действительно. Почему-то слово «убийство» вызвало у меня в памяти нечто более… более личное. А это я воспринимаю как политическое преступление. Боюсь, я ничего не знаю об анархистах. Мы здесь ведем очень тихий образ жизни, очень замкнутый.
Питт не смог понять по ее лицу, каково ее отношение к «политическому преступлению» — одобрительное или осуждающее. Неужели она и себя представляла в парламенте? Или леди Мэри Карфакс просто пересказывала весь набор слухов и собственных предрассудков?
— Но вы были знакомы с мистером Этериджем?
— Не в дружеском плане. — Теперь в ее голосе — это был удивительный инструмент, красивый, глубокий, страстный, гибкий, способный передавать сотни оттенков и значений, — прозвучал смех.