Казнь по кругу
Шрифт:
Еще раз вышел на балкон. Какая погодка? Безветренная теплынь. Натянул светло-зеленую хлопчатую фуфаечку о четырех сверху расстегнутых пуговицах (чтобы шея и грудь были на воле), влез в отглаженные портки-тропикал, воткнул ноги в бежевые легчайшие мокасины и стал перед зеркалом, не без удовольствия разглядывая свои сто восемьдесят семь и девяносто два без жировых отложений. В хорошей форме был.
И зазвонил телефон. Раньше бы ему уйти! Раньше. До этого звонка. А Сырцов снял трубку.
— Слава Богу, дома! —
— Виктор, что ли? — догадался Сырцов. Профессия обязывала узнавать.
— Догадался, сыщик. Значит, в форме, — как бы про себя отметил Виктор. Виктор Кузьминский — довольно известный сценарист и прозаик, с которым Сырцова через учителя, Александра Ивановича Смирнова, Деда, связывало давнее приятельство.
— В форме, в форме, — подтвердил Сырцов. — И поэтому сразу предупреждаю: в глухой завязке.
— Ну и черт с тобой! — решил Кузьминский. — Я к тебе по делу. Хотя, если без пижонства, одно другому не мешает.
— Ты лучше о деле, — посоветовал Сырцов. — Но если это дело — работа, хрен ты меня заполучишь. Отдыхаю.
— Не знаю, Жора, ничего не знаю. Но, во всяком случае, очень прошу быть сегодня у меня к часу дня. И будь добр, не опаздывай.
— Бабы, что ли?
— Не бабы, Жора.
— Ничего не понимаю. Объясни.
— Не по телефону. Жду, да? Я буду ждать!
— Только очень жди! — разозлился Сырцов и размахнулся, чтобы шмякнуть трубку. Но вовремя остановился, разумно пожалев роскошный «Панасоник».
Время погулять еще имелось. Но ограниченное время — это не время, это кусок времени, своей точной определенностью мешающий его бесцельно и бессмысленно транжирить. Никакого кайфа то есть.
Но все-таки пошел. Кузьминский жил в Мещанских улицах, недалеко от Садового кольца. Держась кольца, Сырцов и брел. Мимо Кудринской, мимо Триумфальной, мимо Каретного, мимо Цветного. От Самотеки через Олимпийский переулок вскарабкался на малую горку, и вот он, двенадцатиэтажный длинный грязно-белый барак. Дом Кузьминского.
Сырцов специально пришел на двадцать минут раньше — пообнюхать. Если что не по нему — ноги в руки и с концами.
Позвонил. Витя Кузьминский тоже был не из слабаков, Бог и рост дал, и силу, но годики (за сороковник перевалило) и соответствующие напитки сделали свое черное дело: много лишнего было и на боках, и на животе.
— Привет, — сказал Кузьминский. — Заходи.
— Привет, — откликнулся Сырцов. — А может, не надо?
— Сам решишь после того, что я тебе скажу.
Прошли в заваленную книгами веселую комнату. Уселись. Сырцов в кресло, а Кузьминский на диван. С надлежащим любопытством осмотрели друг друга: полгода как не виделись. Игра в гляделки Сырцову надоела первому, и он процитировал из Мартынова:
— Рассказывай, люблю твои рассказы.
— Этот рассказ вряд ли
— Кто говорит? Слон, — беспечно перебил его Сырцов. Игривое у него было настроение. Пока.
— Говорю я или ты? — Кузьминский начинал злиться.
— Ты, мой родной, ты, мой славный!
— Кретин, — оценил поведение неумно веселившегося сыщика Виктор. — Представляешь, мне в семь утра звонить!
— Представляю, — сказал Сырцов, твердо помнящий, что видный литератор раньше одиннадцати глаз не продирает. — Но ты снял трубку…
— Ни один из моих знакомых просто так в такое время не позвонит. Поэтому и снял. Со сна ничего не понял поначалу, но потом кое-что стал с трудом просекать…
— О том, что просек, — перебил Сырцов.
— Ты мне надоел, — предупредил Кузьминский и продолжил: — Некий таинственный молодой человек сообщил, что срочно, очень срочно желает поговорить с Сырцовым Г. П. по моему телефону и что у него для упомянутого Сырцова Г. П. есть сообщение чрезвычайной важности. На что я ему и ответил, что у Сырцова Г. П. есть собственный телефон…
— К чему бы это ты меня инициалами обзываешь?
— Г. П. Очень подходит расшифровка: говно порядочное.
— Ну, и что он тебе ответил про сырцовский телефон?
— Сказал, что твой телефон, Жора, вероятнее всего прослушивается, а он не имеет права рисковать.
— Наши с тобой связи, Витя, малозаметны. Почему он вышел на тебя?
— Вот у него и спросишь.
— Когда?
— Ровно в четырнадцать пятнадцать он будет звонить сюда.
— Что ты сам по этому поводу думаешь, Витя?
— А надо?
— Что — надо?
— Думать. Он позвонит и все тебе скажет.
— Я не о том. Кто он? Напуганный фраер, обеспокоенный бизнесмен, заполошный сексот, отвязавшийся блатной? По разговору, по интонациям, по построению фраз и эмоциям. Ты же писатель, Витя, ты инженер человеческих душ.
— Во всяком случае, не напуганный фраер и не обеспокоенный бизнесмен. Для просто же блатного и рядового сексота словарный запас великоват. Да и профессиональных словечек не прослышал. Отдаленно лишь — блатная музыка.
— У тебя отводная трубка есть, Витя?
— Ты же знаешь, что есть. На кухне.
— Ну, я на всякий случай спросил. Может, разбил по пьянке. Будешь слушать наш разговор. А потом в игру поиграемся: «Кто, куда, откуда и зачем».
— Кстати, о пьянке, — оживился Кузьминский. — Приму-ка я полторашку для успокоения нервной системы. Все равно уже работать не придется.
— Как раз успеешь, — понял Сырцов, глянув на часы.
Кузьминский побежал на кухню. Мягкий хлюп холодильника, бульканье, второй хлюп холодильника, и вот он — со стаканом в правой руке и с яблочком в левой.