Казнь
Шрифт:
Он потряс в воздухе кулаком. Дождь продолжал литься и громко стучал по берестовой настилке шалаша. Долинин не перебивал его речи и смотрел на него, как на безумного.
– Вы их не знаете? – спросил его Захаров. Долинин покачал головою.
– Мать старая развратница и сводница. Она теперь бы готова была иметь любовника, хотя ей шестьдесят лет. Он… он! Кто же его не знает! Он за деньги покупает девушек… он соблазнил и ее… деньгами, нарядами… Я не могу, я получаю сто рублей, а она любит блеск, наряды… и попалась! Твари! – он выкрикнул это слово хриплым
– Не ее, а их убить, их убить! – повторил он словно сам себе и, несмотря на дождь, быстро вышел из шалаша. Долинин закричал ему вслед, высунулся и увидел, как Захаров огромными прыжками бежал по дороге к городу. Ему стало страшно…
И теперь, вспомнив эту встречу и свои ощущения, подозрения переросли в нем в уверенность.
«Если он, – он должен сознаться… ради меня, – подумал он. – Я заставлю его! Да! Нельзя убивать безнаказанно людей и потом прятать концы. Убил иди смело сознаваться. Ведь не для грабежа это!«С этими мыслями, больше думая о себе, чем о Захарове, он пошел к нему полчаса спустя после отъезда следователя. Подойдя к двери, он крепко дернул шнур звонка, но на его звон никто не откликнулся. Он дернул второй, третий раз, стал стучать в дверь, потеряв терпение, но внутри было все так же безмолвно и ничто не обнаруживало признака жизни.
Николай оставил дверь и огляделся. Кругом было пустынно и тихо, ни один человек не проходил по улице. Он легко перешагнул низенький забор палисадника, окружавшего дом, и стал заглядывать в окна. Комнаты были пусты; он зашел за угол и наткнулся на открытое окошко. Заглянув в него, он увидел кабинет; в глубине его, на оттоманке, скорчившись, лежал человек, в котором Николай признал Захарова, и, раздраженный, стал громко и грубо звать его:
– Эй вы, как вас звать! – кричал он в комнату. – Вставайте, что ли! Я звонил, звонил! Что вы, прислугу-то нарочно отпустили, что ли? Ну! Захаров!
Захаров при первом звуке его голоса вскочил как ужаленный и сел, бессмысленно озираясь по сторонам, не соображая, кто и откуда с ним разговаривает.
– Да взгляните на окно, черт возьми! – заорал Николай, потеряв терпение. – И откройте дверь, иначе я в окно влезу.
Захаров обратил к нему свое измученное, апатичное лицо и, узнав его, кивнул головою.
– Здравствуйте, здравствуйте! – ответил Николай. – Идите дверь открыть!
– Разве никого нет?
– Вероятно, если я полчаса звонил и стучал у двери.
– Я сейчас.
Спустя несколько минут Захаров впустил его в дом и пошел назад к себе в кабинет, уже не обращая на него внимания, но Николай решительно вошел за ним в комнату, запер окошко и, глядя на Захарова в упор, сказал ему:
– Сегодня ночью Дерунова убили. Вы знаете?
Захаров вздрогнул, лицо его вспыхнуло, глаза сверкнули, и он вдруг рассмеялся.
– Убит? Очень хорошо! Так ему и надо. Я…
– Да, вы! – жестко сказал Николай и с озлоблением добавил: – Вы – убийца!
Захаров перестал смеяться, угрюмо кивнул головою и ответил:
– Я! Разве я мог простить ему это! Я лелеял
– Чем ударили его? – спросил он тихо.
– Я, я! – словно радуясь, подхватил Захаров. – Я силен! О – о! – Он вытянул свою мускулистую руку. – Я встретил его и вынул револьвер, но он был незаря – жен, и я бросил его… – Захаров вдруг задумался и опустился на диван.
Николай подошел к нему
– Чем же ударили?
– Револьвером, ручкою. Бац! Охо – хо, от такого удара треснет череп у буйвола!
– Зачем вы убили его у нас в саду? Места не было?
– Не было, не было, – повторил Захаров, – я его бац! Ха – ха – ха! – Он задрожал и стал ежиться в ознобе. Николай заметил, что он не переменил одежды и она была еще и теперь сырая.
– Так убийца вы? – будто не поверил Николай.
– Я, я! – ответил Захаров, дрожа и ежась.
– Вы должны донести на себя! – сказал Николай. – Мне нет до этого дела, и я пришел к вам для своего успокоения, а вы должны. А теперь лягте! – он кивнул ему и вышел из кабинета. Притворяя дверь, он видел, как Захаров, скорчившись, упал на диван.
В дверях он увидел сторожа.
– Тебе чего?
– К господину Захарову из управы. Просят его! – ответил сторож.
– Он болен!
– Тогда ключи спрашивают.
Николай вдруг словно очнулся и обозлился. Какое ему до всего этого дело?
– Надо, так и возьми! – резко ответил он. – Вон он там, в кабинете, валяется! А за мной двери запри! – и он быстро вышел на улицу.
«Теперь к Анне! Я успокою ее. Я все объясню, расскажу ей. Правда, я грозился, но угроза и дело – разница. Она поймет и потом сама будет рада. Захаров завтра сознается… а вдруг заболеет, умрет?.. Ну, да мне что! Теперь Аню, Аню!»
У крыльца дома Деруновых толпился народ, двое полицейских стояли для порядка, время от времени на крыльцо входили люди с серьезными, сосредоточенными лицами. Николай увидел Силина, поздоровался с ним. Силин пылко встряхнул ему руку.
– Полчаса, как перевезли его, – сообщил он, – и хлопот было!.. Банк на свой счет хоронит. На панихиду губернатор приедет. Ждем!
– Что сестра? – спросил Николай, думая только о ней.
– Убивается! Сначала истерика, обморок… беда! – он махнул рукою. – Я совсем растерялся. Бегаю, Пашка бегает, нянька бегает, Лиза плачет, а Иван как сыч… Спасибо, Вера Сергеевна приехала, доктора привезла…
– Что же с ней?
– Ну, теперь по – хорошему. Никого только к себе не пускает, кроме Веры Сергеевны; лежит пластом и все говорит: «Казнь, казнь!«Что, красиво? – спросил он хвастливо, входя в зал, и, не дожидаясь ответа, устремился к прибывшим. Николай прошел в угол за рояль и остановился там.
На высоком катафалке, окруженном тропическими растениями, лежал убитый. Часть головы его с поврежденным глазом была забинтована, а другая хранила бесстрастный покой. Выражение ужаса сгладилось на застывшем лице, и оно было таинственно и равнодушно.