Казна Херсонесского кургана
Шрифт:
— Понятно, если что подвернется — услужу. — Аркаша встал со скамейки. — Схожу на море, искупнусь, потом похаваю. К вечеру надо быть в форме, а то эта фурия из меня быстро все соки выпьет.
— Ступай с богом, котик, и помни о моем предложении — передумаешь, дай знать…
III
Желтобрюхий «Икарус», сверх всяких пределов набитый народом, напоминал обожравшуюся гусеницу. Тяжело, но упорно он тащился в гору. Внизу, в огромном котле, в клейком, сгущенном воздухе томилась перегревшаяся, суетная
— Знаешь, Боб, сказать, что мы тут, как сельди в бочке — это значит ничего не сказать, — попытался невесело шутить Мироныч.
— Эт-точно. Нигде так не ощущаешь свою причастность к клану гомо сапиенс, как в очередях и общественном транспорте, — ответил приятель и добавил: — и все же селедкам полегче будет, они-то хоть в рассоле…
Впрочем Боб сетовал напрасно — рассол вскоре появился; автобус еще не взобрался на перевал, а их спины уже были липки и мокры, лбы покрылись испариной. Вдруг в монолитной массе пассажиров обозначилось некоторое волнение и дружные охи и вздохи перекрыл хриплый простуженный голос:
— Обилечиваемся, граждане!.. Приготовьте деньги!.. Ровные — на сдачу мелочи нет!
— Шо за деньги?! Какие деньги?! — возмущенно вопрошал кто-то рядом с явным одесским акцентом. — Да за такой комфорт нам должны доплачивать, за то шо мы согласились залезть в эту колымагу. Или я не прав?!
Послышались сдавленные возгласы одобрения.
— Они на эту душегубку кондуктора еще держут, — продолжал тот же голос. — Везут шо дрова… Дэ цэй кондуктор — я расскажу ему анекдот, як Шмуля в трамвае ездил…
— Да он замучится сюда лезть, дурак что ли, — предположил кто-то.
И все-таки, когда тучная женщина с кожаной сумкой возникла перед друзьями, они подивились ее фантастической проходимости.
— Докуда едете, хлопцы? — спросила она.
Мироныч ответил.
— По сорок копеек.
Они кое-как расплатились, думая о том, что отдали бы и в десять раз больше, лишь бы это злосчастное путешествие поскорей завершилось. Предлагали же на автовокзале на такси до места подбросить — отказались. Зато теперь дешево, но сердито.
Когда кондуктор скрылась из виду, Мироныч сказал:
— Вот кому героя соцтруда давать надо.
Боб промычал в ответ что-то невнятное, язык словно иссох, одеревенел и отказывался ворочаться.
— Хорошо хоть мы в Ялте на пивко не польстились, — пытался разговорить уже совсем скисшего друга Мироныч, — а то что б было…
— Что? — с выпученными, как у вареного рака глазами, спросил. Боб.
— У нас бы полопались мочевые пузыри и мы б ошпарили себе коленки.
— Сказанул, — выдавил из себя Боб, а затем тихо и доверительно шепнул на ушко
— То-то я смотрю ты притих. Держись…
Тем временем автобус все-таки двигался вперед, кондукторша лениво выкрикивала название остановок: «Стройгородок!», «Гаспра!», «Кореиз!», название каких-то санаториев, народ потихоньку выходил, в салоне стало посвободней. Можно было размять затекшие конечности и вздохнуть полной грудью. Наконец после очередного спуска объявили конечную остановку маршрута, автобус заехал на небольшой пятачок и остановился напротив неказистого здания автостанции. Симеиз.
Уже вечерело. Потные и злющие, они выкатились на свежий воздух и первым делом бросились вниз по ступенькам в бункер туалета, который, к счастью, оказался рядом. Потом, поднявшись наверх, облегченно перевели дух, огляделись.
— Все, Боб, кажись, финита! — сказал Мироныч, вытирая лицо, влажным платком. — Я тоже думал, с ума сойду в этой адовой клоаке.
— Это еще не финита, — вяло отозвался Боб, — вот найдем крышу, тогда…
— А как тут ее искать, черт знает. Джексон, помнится, говорил, что здесь, на автостанции, бабульки кучкуются, предлагают, да что-то не видно никаких бабулек.
— И вон смотри, будка — «Бюро по найму жилья», — показал Боб, — так она вроде паутиной поросла.
— Видать, Боб, таких, как мы, пилигримов здесь пруд пруди — шампанского и ковровых дорожек не предвидится. Придется вести самостоятельный поиск методом слепого тыка.
— Тогда пошли — коротать ночь под кипарисами удовольствие небольшое, — безрадостно заключил Боб.
Они пересекли площадь и наткнулись на автоматы газводы. Два из трех работали.
— Выпьем по стаканчику? — предложил Мироныч. — Я в этом дурном автобусе истек, как медуза на солнцепеке. Медь есть?
Боб выгреб из кармана мелочь, и Мироныч опустил троячок в прорезь. Автомат натужно загудел, как самолет на старте, задрожал, затем благодарно хрюкнул и снова застенчиво замолчал, не выдав, однако, ни капли влаги. Мироныч с отчаянья ударил его пару раз по корпусу, но это ничего не изменило.
— Мироныч, я давно заметил, что невезуха — мать твоя крестная, — сказал Боб. — Из двух горящих автоматов один не работал и ты, как всегда, не угадал. Учись, студент…
Он достал еще один троячок и опустил в другой автомат. Тот молча проглотил монетку с таким же результатом, не удостоив жаждущего даже звуковым сопровождением.
— Вот она, сермяжная правда жизни, — сокрушенно промолвил Боб. — Нас здесь почему-то очень игнорируют, а это нехороший признак. Пойдем, что ли, искать ночлег, пока солнце не село.
Они двинулись по тихой извилистой улице, круто уходящей вверх. Стучась подряд в каждый дом и получая непременно отказ, они спустя час прошли всю улицу до конца. Дальше идти не было смысла. Дальше простиралось кладбище. Расположенное на каменистом пригорке и густо утыканное остроконечными памятниками и крестами, оно в закатных лучах солнца с виду напоминало большого ежа.