Казна Наполеона
Шрифт:
Тем временем советник продолжил:
— Верхний из этих мостов был сожжен, а нижний сохранился в целости и сохранности. Для произведения работ мы истребовали людей от Борисовского земского начальства. Вообще, конечно, зрелище было отвратительное. Трупы закоченевшие на песчаном дне, вмерзлые в лед люди, лошади! — батистовым платком Коротков вытер пот со лба. Было заметно, что вспоминать о своей экспедиции военному советнику неприятно, и он не видел смысла вновь бесполезно ворошить дела минувшие. Тем не менее Александр Алексеевич снова заговорил:
— Была найдена масса различных вещей во льду. Ружья, тесаки, сабли, штыков немерено, пистолетов, только никакого
— И Родион Михайлович в свидетелях числился? — изумился я.
Теперь пришел черед удивляться Короткову:
— Вы-то откуда с Радевичем знакомы? — и глаза его голубые вспыхнули. — Неужели что выяснить удалось? Он у меня с самого начала под подозрением находился. Имение у него там поблизости. Радевич сообщил, что, находясь в Вильне, слышал от австрийского офицера Бришера о брошенном у левого берега Березины бочонке с серебряной полковой казной. Он, шельмец, так подробно рассказывал, как был брошен бочонок, что можно было подумать, что он его сам и бросил. И, конечно же, на том самом месте никакого бочонка обнаружено не было.
— И вы оставили все как было? — воскликнул я. — И никаких больше мер не предприняли?
— Отчего же? — усмехнулся советник. — Стали того самого Бришера искать, на которого Радевич ссылался, так он словно в воду канул. К той поре потеплело, вода прибыла, ледоход начался, вот мы работу и прекратили, господина Роже в Вильно отправили, под надзор Александра Михайловича Римского-Корсакова, генерала от инфантерии, в то время уже ставшего литовским генерал-губернатором, где он и кончался. А купца Лаврентьева похоронили на местном кладбище. Я же остался на месте проследить за Радевичем, но мои изыскания так ни к чему и не привели. Усадьба его была мною осмотрена, при обыске и борисовский исправник присутствовал, но никаких повозок и бочонков найдено не было. В итоге я пришел к выводу, что или показания свидетелей были ложными, или казна была расхищена нашими солдатами и обывателями. На случай последнего варианта я отдал распоряжение борисовскому городничему следить за тем, не будет ли кто из местных жителей разменивать иностранную монету на российскую. С тем и отбыл в Санкт-Петербург, — закончил Александр Алексеевич свое занимательное повествование. — Итак, Яков Андреевич, удалось ли вам извлечь из моего расказа какую-либо пользу? — поинтересовался он.
Говоря откровенно, я и сам еще не успел определить, пригодилось ли мне сообщение советника. Я только прокручивал его в уме, стараясь не упустить не единой детали и запомнить сказанное во всех подробностях. Однако ответил:
— Разумеется. Только вы не упомянули, были ли известия из Борисова от тамошнего городничего?
— Нет, — покачал головой советник. — Он ничего подозрительного так и не обнаружил.
Я поблагодарил Короткова за потраченное на меня время, распрощался с ним и вернулся в экипаж, продолжая размышлять над услышанным. Так каким же образом Радевичу удалось выведать про казну? Этот вопрос занимал меня все более и более. Единственной фигурой из рассказа советника, чья судьба продолжала до настоящего
Я велел кучеру трогать, экипаж покатил по мостовой, и я приказал возничему остановиться, только когда мы подъехали к кондитерской, где я приобрел самую дорогую бомбоньерку шоколадных конфет для кузины Божены и выбрал любимые Мирины пирожные.
Карета свернула к особняку Зизевской, я не стал заходить к Божене, а передал конфеты через привратника и только потом поехал домой готовиться к своему визиту в итальянскую оперу.
Мира была в восторге от пирожных, словно ребенок.
— Как ваши успехи? — осведомилась она.
Я ответил, что могли быть и лучше.
Индианка сделалась вдруг серьезной и задумчиво произнесла:
— Я за вас очень беспокоюсь.
— В который раз ты мне сообщаешь об этом? — спросил я ее. К подобным выссказываниям моей подруги я, пожалуй, успел привыкнуть.
— Я раскладывала карты, — объяснила она. — И мне не нравится, что на них выпадает.
— Мне не впервой обманывать судьбу, — заявил я хвастливо и сам испугался того, что сказал. Все-таки я всегда оставался суеверным.
— Вашими бы устами… — ответила Мира.
— А где же Лунев? — вдруг вспомнил я о друге.
— Уехал домой, посчитав, что вам полегчало, — заулыбалась Мира. — По-моему, он вас ревнует к вашим делам, -заключила она.
— Не было ли вестей от Кинрю? — спросил я с надеждой в голосе.
Мира меня разочаровала, ответив, что не было.
Несколько мгновений спустя, комердинер доложил, что явился Сергей Арсеньевич Рябинин.
— Этому-то что от меня понадобилось? — искренне удивился я, напрочь позабыв о тех нежных чувствах, которые он питал к моей индианке.
— От меня, а не от вас, — объяснила Мира.
Я хлопнул себя по лбу:
— Ну, конечно же, amour!
— Вот именно! — согласилась Мира, приказав лакею:
— Просите!
Я и не знал, что их отношения продолжают развиваться.
Серж ворвался в гостиную, как ураган. Лицо его сияло все той же ослепительной белозубой улыбкой, аксельбанты сверкали, шпоры бренчали.
— Позвольте ручку поцеловать, — обратился он к улыбающейся Мире, наскоро поздоровавшись со мною.
— Отчего же не позволить? — соблаговолила она.
— Наш договор остается в силе? — обратился к ней Рябинин.
Я перевел изумленный взгляд на Миру, неужели она снизошла-таки до этого щеголя. — Так мы едем кататься на Дворцовую набережную?
— После небольшого сеанса гадания, — ответила индианка. Я чувствовал, что ее кабаллистика еще более интригует и завлекает несчастного Рябинина. Гадать она, разумеется, собиралась мне!
Мира разложила на столе колоду карт Таро, которую египтятне почитали за одно из своих древнейших изобретений, но индианка упорно настаивала на том, что это именно выходцы с ее родины привезли магические знаки в страну пирамид и фараонов.