Казнить нельзя помиловать
Шрифт:
– Чем, собственно, вам не нравится наше предложение? – вновь вступила в разговор девушка. – Мы предлагаем вам славу, почет и деньги. От вас требуется только одно – работать.
– А почему я?
– А кто же? – удивился парень.
Анджей подумал.
– Как вас зовут? – спросил он. – Или это тоже должен придумать я?
– Нет, отчего же, – парень пожал плечами. – Я – Ивар, а она – Инга…
– Черт с вами, – махнул рукой Анджей. – Договор заключать будем?
– Зачем? – опять удивился парень. – Все и так понятно.
Все было легко и весело. Странная парочка поселилась
Спали они преимущественно днем. С закатом Анджей усаживался за компьютер, а Ивар и Инга устраивались рядом. Они наперебой надиктовывали ему текст и хохотали, как сумасшедшие, и пили густое, тягучее красное вино из старинных бокалов, доставшихся Анджею от бабушки. Порой Анджей ухватывал окончание фразы раньше, чем неожиданные гости успевали ее договорить. В этом случае Ивар одобрительно кивал, а зеленоглазая Инга хлопала в ладоши. С рассветом окончательно обессилевший Анджей валился спать, а парочка – черт их знает, куда девалась: то ли исчезала по каким-то своим делам, то ли спала на полу, то ли… Анджей не вникал. В промежутках между всем этим Инга мыла посуду, жарила всем троим яичницу – каждый раз то пригорелую, то недосоленную, а вечером все начиналось сначала.
Через два месяца Анджей знал о своих нежданных героях все. Где родились и как познакомились, что любят есть на обед, какое предпочитают вино и в какой позиции занимаются любовью. Все, кроме одного, – кто они на самом деле. Внутри поселилось томительное беспокойство, жужжавшее в нем, словно муха, и затихавшее лишь тогда, когда он садился работать.
Фразы, выбегающие из-под курсора компьютера, были изящными, отточенными и совершенно не походили на прежние тяжелые булыжники, которые Анджей выдавливал из себя после долгих мук. Теперь легко и непринужденно он выдавал на-гора искрометные шутки, которые на самом деле принадлежали Ивару, и нежные признания, которые диктовала Инга.
Он писал историю их любви – тяжелой, путаной, долгой, полной недомолвок, детских обид и разочарований. Он писал о жизни в маленьком городке на севере выжженной солнцем страны. Он писал о войне и о мире, о воде и о хлебе, о той, которую большинство людей мечтает увидеть и за счастье почитает лишь прикоснуться к ее тени. Он писал о великой и загадочной спутнице жизни – даме по имени Любовь.
Через два месяца Анджей был уверен, что роман получится.
Через три - дело застопорилось.
Ивар и Инга вели себя совершенно непредсказуемо. Порой ему приходилось удалять целые куски текста – после того, как всю ночь они просиживали за работой, Инга со злившей Ивара откровенностью заявляла:
– Все не так!
Они выясняли отношения бесстыдно и грубо, не стесняясь присутствия Анджея, а он ошалело поглядывал на них, а потом с сумасшедшей скоростью стучал по клавиатуре, и получившийся текст либо устраивал всех троих – и тогда они падали спать, либо не устраивал вовсе, и они кричали друг на друга уже втроем. Дело заканчивалось тем, что Анджей орал, охрипнув:
– Все вон! – и Инга хлопала дверью. Ивар кричал: «Подожди!» – и растворялся в воздухе, а Анджей испытывал муки совести и снова садился к компьютеру. Спать, таким образом, становилось совсем уж некогда.
К середине октября окончательно разозленный Анджей спросил их:
– Вы собираетесь уже, наконец, определяться, чего вы хотите? У меня сюжет виснет.
Ответ Ивара изумил его до глубины
– Мы-то здесь при чем? Ты – автор, ты и пиши.
С этого дня неожиданные его гости повадились то и дело исчезать – то на день, то на два, то на неделю, то по одному, то оба сразу. А муха, жившая внутри, жужжала все противнее и жестче. Слова все чаще падали тяжелыми булыжниками, мысли казались серыми и спутанными, но как добиться прежней золотой легкости, которой отличались летние куски текста, Анджей не знал. И злился до скрежета зубовного, и выговаривал им, когда они возвращались. А они возвращались все реже и только морщились, выслушивая его упреки.
В один такой день Анджей взорвался.
– Вы, – кричал он, – вы что, издеваетесь? Втравили меня в авантюру – так давайте же работать, черт побери!
– Работай, – тихо ответил Ивар. – Вот тебе клавиатура – пиши. Срок истекает.
От такого нахальства Анджей онемел, а Ивар ушел – на этот раз вполне материально, хлопнув дверью.
Анджей перестал есть и спать. Роман нужно было дописывать. Те отрывки, что он показал знакомому издателю, вызвали у того бурю восторга, и теперь издатель звонил почти каждый день и спрашивал, когда же, наконец, господин Анджей закончит свое творение. Беспокойство, раньше похожее на муху, теперь превратилось в паука и высасывало силы. Избавиться можно было только одним – писать. Писать самому.
Потом он решил плюнуть на все и бросить эту затею. Неделю не подходил к компьютеру, бродил по городу, пил пиво в ресторанчиках на набережной, даже подцепил очередную красотку, которой вдохновенно и нахально читал чужие стихи, выдавая их за свои. Девица, обалдевшая то ли от поэтического дара нового знакомого, то ли от щедрости, с которой он разбрасывал купюры, дала себя уговорить на продолжение знакомства. Продолжение должно было закончиться в квартире Анджея.
Развязка авантюры оказалась неожиданной – на своем родном диване Анджей обнаружил едва живую, бледную до синевы Ингу. Рядом с ней сидел Ивар – измученный, шатающийся. Увидев входящего Анджея, Ивар с усилием поднялся, подошел и, схватив его за руку, через всю комнату толкнул к столу.
– Работай, – сказал он. – Иначе мы подохнем, понял?
К концу октября Анджей осунулся и почернел лицом. Гости тихо сидели рядом на диване, но уже не диктовали ему тексты – лишь кидали порой обрывочные реплики, а чаще просто просматривали написанное, стоя за его плечом, и либо одобрительно кивали, либо роняли: «Не так». Второе случалось чаще. Спорить не было сил. Анджей удалял куски текста и писал заново. Булыжники сменились вполне сносными геометрическими конструкциями, среди которых изредка попадались золотые песчинки летних удач. Случалось, Ивар и Инга яростно спорили – а потом соглашались с Анджеем, мирились и торжественно отмечали примирение все тем же красным вином.
В ноябре город засыпало снегом. Ивар и Инга снова стали исчезать. Появлялись, вываливали на него ворох новостей и молча смотрели, как пляшут пальцы на клавиатуре. Усталая Инга куталась в потертый свитер, крутила на пальце тоненькое серебряное колечко, Ивар хмуро молчал – он выглядел постаревшим и почти больным, красота его стала болезненной и ломкой. Они ничего не говорили, только смотрели, но порой, глядя на черные ряды строчек, изрекали: «Не так».
– А как, – бесился Анджей, – как?! Скажите же, что же вы молчите?!