КАЗЯ_LIFE. Хроники собачьего счастья
Шрифт:
Казя тявкнул – туда вход животным был воспрещен – даже мух гоняли! Золотой об этом прекрасно знал, но, тем не менее, вольготно раскинулся на Папиной с Мамой кровати. Казя даже зажмурился, представив Папин гнев. Если Дедушка все делал без лишнего шума и пыли, то Папа любил театрализованные представления.
Вот и сейчас, вернувшись с работы и войдя в спальню, чтобы переодеться, Папа был потрясен нахальством Золотого.
– Что делает на моей кровати этот ерш для унитаза? – громогласно возгласил он и указал перстом на развалившегося кота. Все, кроме Дедушки, сбежались
– Вы опять пустили в дом эту невоспитанную мочалку!? – патетически воскликнул Папа.
Все молчали, поскольку Папин монолог не требовал реплик: здесь все, кроме Папы и Золотого, были статистами и отлично знали свои роли. Далее Золотого брали за жирную холку и некоторое время трясли с традиционными репликами: «Да что же это… который раз одно и то же… где мой ремень… полетит с девятого этажа (хотя жили на пятом)… сдать для опытов!» После этой фразы Золотой изящным броском водворялся в прихожую, и повеселевший от процедуры Папа шел мыть руки, бросив напоследок: «Рыжую морду – без ужина!»
Золотой, царапнув по ходу Казю, мчался в гостиную и, устроившись на кресле, ожесточенно вылизывался. Разъяренный Казя никогда не успевал догнать противного котяру и лаял, поставив лапы на кресло. Золотой тут же ловко добавлял ему по носу и прыгал на спинку дивана. Казя – на диван, и тут в бой вступала тяжелая артиллерия.
Дед, отложив в сторону книжку и очки, хватал одной рукой Золотого, другой – Казю и вышвыривал их на лестничную клетку. Нет ничего хуже для честной собаки, чем потерять дом и стаю (то есть семью)!
Казя в полном отчаянии начинал царапаться в дверь и плакать, а потом даже выть (хоть и знал, что это строго запрещают собачьи обычаи в мире людей – воют волки, и вообще – это плохая примета!).
А виновник переполоха забирался на подоконник и оттуда угрожающе сверкал глазищами на окружающий мир.
Конечно, Маша и Бабушка, услышав Казины рыдания, начинали его искать. И найдя его с Золотым ПРАКТИЧЕСКИ НА УЛИЦЕ!!! в праведном гневе бросались к Дедушке.
– Как ты посмел, такой-сякой, выбросить детей на улицу! Их могли украсть, они могли заблудиться, заболеть! Что бы мы сказали Вите, если бы котик пропал!
– Пусть научится вести себя в приличном доме,– невозмутимо отвечал ветеран движения пионеров-героев.– А ваш котик, кстати, исцарапал всего вашего песика!
– Как ты мог, противный котище! – кричала Маша и волокла Казю мазать нос зеленкой.
Сто раз Казя говорил ей, что залижет свой нос: заживет, как на собаке. Но все напрасно.
И так продолжалось вплоть до возвращения курортников. Тогда процедура повторялась в обратном порядке. Сначала вбегала тетя Галя: «Всем привет и тебе, Казя, тоже!» Далее: «Где моя птичка? Где мой маленький? Как ты тут без меня, мой сладенький?» Затем отыскивались произошедшие за период гостевания необратимые изменения в экстерьере страдальца: «Боже мой, как ты похудел! Да на тебе морды нет! Шерсть колтунами! Никакого ухода!»
Бабушка медленно восходила к высокой степени безумства, поскольку на протяжении всего времени проживания Золотой бывал тщательно обихожен: накормлен, напоен, причесан, а в утро приезда хозяйки
– Спасибо огромное, всем чао! – и олицетворение броуновского движения покидало родные пенаты.
ДО НОВЫХ ВСТРЕЧ, ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!
КАЗЯ НА ПРОГУЛКЕ
– Все вон из душного дома на улицу! – закричала мама, энергично шуруя пылесосом.
Пылесос был не простой, а золотой. Не такой, как кот Золотой – цвета драгоценного металла, а дорогущий – спасу нет! Мама любила свой пылесосик, не так сильно, как Папу и Машу, но все-таки. Называла она его Рембо, от английского Рейнбоу, что в переводе означало «радуга», но имя Рембо очень подходило пылесосу. Он был реально крут: выглядел внушительно, ревел грозно и чистил как зверь, ну натуральный Сталлоне, только гораздо полезнее в хозяйстве.
– Не мешайте мне работать, погуляйте, а заодно зайдете в магазин и купите что-нибудь вкусненькое,– продолжала Мама, врываясь в гостиную, где Папа и Маша безмятежно валялись на диване. Казя услышал про перспективу попасть на весенний пленэр и радостно путался под ногами. Папа и Маша хором заныли, что им позарез нужно досмотреть интересную передачу по телеку, но Мама была неумолима. Она выключила телевизор и выгнала отдыхающих в прихожую.
– Я не собираюсь ни на какую улицу, у меня масса дел,– ерепенилась Маша,– уроки, помыть голову, накрасить…
– А мне что же, нельзя после тяжелой рабочей недели отдохнуть как человеку? – сопротивлялся Папа.
– Знать ничего не хочу! – твердо ответила Мама, и вопрос был закрыт.
Все поплелись одеваться, стеная на ходу. Один Казя радостно скакал в прихожей, требуя новый ошейник. У него все ошейники имели сезонный характер: зимний – утепленный, летний – облегченный, весенний и осенний – непромокаемые. Казя недоумевал: зачем утеплять только шею или ее оберегать от влаги, когда все остальное – и хвост, и туловище, и голова – сырые и холодные? Но видно с людьми ничего не поделать – любят они бессмысленные вещи. Правда, ошейники были симпатичные, и Казя их любил.
Наконец все собрались и выползли на улицу. Казя увидел прямо у подъезда чудесную лужу для купания: в меру грязную, с льдинками и ему – по самые уши! Но Маша была начеку и оттащила его на безопасное расстояние.
На лавочке сидела парочка местных старушек, которые приветливо поздоровались с нашей компанией.
– Что ж это вы такого щеночка да на поводке? – спросила одна старушка, а вторая добавила:
– Вы бы ему еще и намордник надели!
И обе радостно захихикали, страшно довольные собой. Казя немедленно прикинулся несчастной собачкой, надеясь, что его спустят с поводка под влиянием общественности, и он таки запрыгнет в лужу.