Кельтский круг
Шрифт:
Гебеле опустил глаза.
— Да, вы правы, — промямлил он. — Выйдя из бара, я заметил, что неподалеку стоит полицейская машина и собрались прохожие. Из любопытства подошел ближе. Там как раз давала показания женщина. Я слышал ее слова, а потом тоже заявил, что кое-что видел. Сам не знаю, что на меня нашло.
— Идиот, — смачно обругал его гаупткомиссар. — Между прочим, за такие фокусы предусмотрено наказание, так и знай.
— Я думал, меня покажут по ящику. Мне так хочется попасть на экран. — Гебеле опустил голову. Кожаная куртка захрустела.
Тойер повернул
— Отпусти болвана, — вздохнул Тойер, — сэкономим пару формуляров. Кстати, как получилось, что он так долго проходил свидетелем? Почему никто не зашел в бар и не поглядел из него на улицу?
— Аристотель написал, что у насекомых восемь ног. Лишь в XVIII столетии кто-то их все-таки пересчитал. — Лейдиг улыбнулся: как здорово, когда что-то знаешь.
— Только я все-таки скорее поверил бы Аристотелю, чем недоучке-студенту… — В такие минуты Тойер видеть не мог этого умника.
— Кто такой Аристотель? — спросил Хафнер. — Америкашка, что ли?
При следующем опросе, на сей раз свидетельницы, четверо полицейских вели себя по-другому, почти деликатно. Женщина шепелявила. Большая часть ее лица была скрыта под толстым слоем бинтов, глаз заклеен пластырем. Христиана Кильманн, домашняя хозяйка, проживающая в районе Гейдельберг-Рорбах по адресу Ам-Рорбах, 25. Разумеется, свою травму она объяснила тем, что упала с лестницы. Когда Штерн возмущенно напомнил ей, что она может рассказать начистоту, если травма получена каким-то иным образом, она лишь молча помотала головой.
Тойер решил сказать ей что-нибудь приятное и ткнул пальцем в непонятную бесформенную штуковину на кожаном ремешке, висевшую на шее свидетельницы.
— Какое интересное у вас украшение.
— Я ношу его на счастье, это символ силы.
— А-а, вот оно что… — Больше ему ничего не пришло в голову.
Наконец, он зачитал вслух ее показания, занесенные в протокол:
— «…я стояла на другой стороне улицы, поэтому видела случившееся лишь частично. Кажется, там был мужчина в черном. У меня такое ощущение, что я уже встречала его где-то в городе. Из двери дома вышел еще один мужчина, который впоследствии был застрелен. Я взглянула в его сторону лишь мельком и тут же опять отвернулась, потом услыхала выстрел. Я быстро обернулась. Мужчина в темной одежде уже убегал. Тогда я бросилась к автобусной остановке. Мной овладела паника. Но через несколько минут я пришла в себя и вернулась назад, на место преступления. Туда уже прибыла машина полиции, и я вызвалась быть свидетельницей».
— Все правильно записано? — спросил Тойер.
Кильманн кивнула.
— Что ж, ладно… — От разочарования гаупткомиссар даже зевнул. — Вы нам очень помогли.
Женщина ушла. Штерн вдруг спохватился, что никто даже не спросил, чем она занималась на улице в такой поздний час. Тойер пожал плечами:
— Я догадываюсь о паре причин, почему она не сидит дома.
Потом со вздохом пролистал материалы.
— У нас остается один свидетель, который на сто
Лейдиг заглянул в свои записи:
— У него свой врач. Нет, не врач… адвокат.
— Они же все как один врут! — закричал Тойер. — И мы бессильны что-либо сделать! Мы самая беззубая группа от сотворения мира и…
Договорить он не успел. Дверь распахнулась. Те же и Зельтманн.
— Господин Тойер! Господин Тойер! Я неохотно вторгаюсь в работу следователей. Но тут, господа, я все-таки позволю себе некоторое… э-э-э… вторжение, так сказать, бумс!
Гаупткомиссар направлялся к телефону, но при появлении директора забыл о своем намерении. В нем вновь забурлила ненависть к теперь уже не очень новому начальнику.
— Добрый день, доктор Зельтманн, — буркнул он.
— Господин Гебеле! — воскликнул Зельтманн и воздел руки над головой.
— Он ушел, — вежливо сообщил Штерн.
— Да, разумеется… — Зельтманн переминался с ноги на ногу, и это выглядело поистине жалко. — Ушел. И явился ко мне. А сейчас, господин Хафнер, после полутора лет запрета на курение во всем здании, сейчас, господин Хафнер, немедленно погасите свою сигарету.
— Нет, — заявил Хафнер.
Изумленное молчание. Наконец, прокашлявшись, директор повторил свою попытку:
— Погасите сигарету, коллега. Немедленно. Это приказ по службе.
— Я этого не сделаю, господин директор. — Лишь сослуживцы, хорошо знавшие Хафнера, уловили в его голосе нотку страха.
— Ладно, — зловеще произнес Зельтманн. — Я покину это помещение, продолжу разговор и вообще пошевелюсь только после того, как вы потушите сигарету. — Он уселся на свободный стул, положил руки на колени и застыл. Хафнер молча потряс головой и в напряженной тишине докурил сигарету до конца. У Тойера возникло впечатление, что молодой комиссар никогда еще не курил так медленно, но возможно, оно было вызвано давящей атмосферой.
Неожиданно для себя директор чихнул.
— Вот вы и пошевелились, — вырвалось у Штерна, но он тут же испугался: — Извините.
Наконец Хафнер вдавил сигарету — крошечный окурок — в полную до краев пепельницу.
— Браво, коллега, — сказал Зельтманн. — Сегодня для вас начинается новая жизнь.
Хафнер беззлобно кивнул. Начальник полиции переменил позу.
— Уф-ф! Терпеть не могу подобные конфликты. Но порядок есть порядок, и надо его соблюдать. Я всегда говорю…
— Так что там с этим Гебеле? — грубовато перебил его Тойер.
— А, пустяки, — Зельтманн небрежно отмахнулся. — Ему показалось, что с ним разговаривали слишком жестко. Забудем об этом.
— Я тоже так считаю, — добродушно поддакнул Хафнер.
— За дверью ждет еще один свидетель, — понизив голос, сообщил директор. — Со своим адвокатом. Тяжеловатый тип, между нами говоря. Вроде бы прежде занимал высокую должность в университете. Не нужно его долго мариновать, не то у него лопнет терпение и он начнет жаловаться!
Тойер с готовностью кивнул.
— Нас самих немножко задержали. Вы.