Кельтский круг
Шрифт:
Тойер поскорее отвел взгляд в сторону и спрятал неуместную ухмылку.
— Впрочем, контакты из прошлого времени, господин Тойер… — Директор замолк, утеряв нить, но тут же с энтузиазмом воскликнул: — Да, жизнь — это перемены! — Лицо его озарилось потаенной радостью — вероятно, какая-то из грядущих перемен сулила ему огромное удовольствие.
— По-моему, господин Зельтманн, если группа успешно и плодотворно работает, а потом ее просто расформировывают, или когда человек теряет своих знакомых по университету, где он получал второе образование, разница невелика.
По глазам Зельтманна было заметно, что гаупткомиссар наступил на больную
— Короче, господин Тойер, решение уже принято, недавно, на днях, следственные группы упразднены, их больше нет. Я не могу не считаться с мнением министра внутренних дел, как же иначе? Он профи, так же, как вы или я. Я взываю к вашему профессионализму, мы должны работать профессионально и справляться с проблемами, травмами, со всем, что попутно происходит и… Да, кстати, наши зоркие сограждане видели, как господин Хафнер что-то искал в окрестностях Тингштетте, как бы это выразиться, шарил в кустах. Но ведь он сейчас временно отстранен от ведения дел, до проверки того инцидента с применением огнестрельного оружия в…
— Пфорцгейме, — устало подсказал Тойер. — Кстати, он там неплохо действовал, должен вам сообщить.
— Конечно, золото, часы, золотые часы… так вот, мы скажем ему, Хафнеру, чтобы он прекратил. И господин Лейдиг после такого травмирующего, кошмарного испытания, если это было испытание…
— Что же еще?
— Так вот, пускай пока он тоже посидит недельку дома, а потом мы пошлем его к психологу. Сегодня звонила его мать и спрашивала, откуда у него такая рана, он ей ничего не рассказывает, а ведь крайне важно, чтобы люди разговаривали друг с другом. Верно? Надо вытаскивать на свет трамвы… травмы… профессиональный и открытый перелом… тьфу… подход ко… всему!
— Вы выкидываете нас отовсюду.
— Не надо так смотреть на вещи, господин Тойер. Нет, вовсе нет. Состязание идей. Я настаиваю на том, что Плазма — наш клиент, наш. А вы сегодня вечером изложите свои соображения. Совершенно открыто, перед коллегами, ведь наш девиз, дорогой коллега, survivalofthefittest — выживает сильнейший.
Вот так все и получилось. Лейдига отправили домой, в буквальном смысле, так как его пансион был забронирован под какой-то конгресс. Хафнер получил предупреждение от патрульного полицейского, в том числе и за выброшенную в кусты пивную бутылку. Тойеру было тошно; он сидел с молчаливым Штерном в их бывшем боевом штабе и отчаянно прикидывал, что сказать вечером коллегам.
Наконец, в шесть часов, ощущая первые раскаты мигрени, он изложил свое видение проблемы перед необычно большим собранием. Там сидели Хаудеген, Мецнер, Шерер и все прочие; некоторых из них за последние полтора года он почти не видел. Гаупткомиссар пытался убедить себя, что это тоже приятно, когда ты, как в прежние времена, обсуждаешь, перетираешь различные проблемы то в широком, то в узком кругу коллег, но на самом деле не испытывал ни малейшего желания это делать.
— В общем, можно констатировать, что в нашем предположении имеется зерно истины. Поскольку Людевиг, — наконец-то он вернулся к тому месту, где несколько часов назад его перебил Зельтманн, — в последнее время обращался в модельные агентства и переводил туда деньги. С учетом других аналогичных сумм возникает подозрение,
— Пункт первый: это не наказуемо, — возразил кто-то. — Второе: что он делает с этими дамами? В шашки играет? В-третьих: почему вам понадобилась неделя, чтобы изучить парочку банковских распечаток?
— Мы занимались не только этим, — рассердился Тойер. — Мы еще раз поговорили с ассистенткой убитого окулиста. Покойный Танненбах в самом деле всегда имел при себе дорогую шариковую ручку, а когда его нашли убитым, ручки при нем не оказалось. Теперь бы и поискать этот предмет в районе Тингштетте. Мы обнаружили некую… геометрическую… штуку. Если она, то есть шариковая ручка доктора, найдется, это подтвердит наше предположение, что там кто-то действительно практикует нечто вроде фетишистского культа. Хафнер уже искал там…
Кто-то засмеялся. Другой выкрикнул:
— Значит, лесного пожара не миновать.
— Брось! — заревел сзади безымянный толстяк. — У него найдется, чем его потушить.
— Как вас звать, я вас имею в виду, толстый?
— Какое отношение это имеет к Людевигу или к чокнутому Плазме? — спросил Шерер.
— С одной стороны, никакого, а с другой стороны… — У комиссара перед глазами засверкали молнии. Началась мигрень.
— Хафнер еще ничего не нашел, но мы уверены в том, что кельтский круг…
— Боже правый! — воскликнул кто-то. — Этого еще не хватало!
— …оккультизм в целом очень опасен. Если люди впадают в такое безумие, они способны на все, трупами ложатся, — выкрикнул Тойер, полуслепой от набегавшей волнами боли. Снова раздался смех. Сейчас ему так хотелось упасть в объятия женщины, вот только он все еще никак не мог решить, которая должна его поймать. В его переутомленном, пульсирующем мозгу замелькали монтажи — Ильдирим в очках Хорнунг, Ильдирим в платье его погибшей жены, Хорнунг с Бабеттой, а в конце даже девочка, голая, с женственными формами.
— Хафнер ведь отстранен. Он подстрелил человека.
— Необходимая мера…
— Почему вы искали Плазму в лесу?
— Мы не в лесу его искали…
— Может, он в лесу… — («Тойер ку-ку, полная труба…» — «Плазматойер…» — «Ха-ха-ха…») — Что теперь стало со Шпицем и Шмелем?
— Шпиц — это Шпиц, а Шмель — Шмель…
— «Ку-ку, ку-ку-ку…» — «Свидетель, свидетель Рампе ведь видел…»
Тойер отключился.
Постепенно его сознание прояснилось, настолько прояснилось, что стало нормальным. Он лежал в мозговой клинике. На нем был больничный балахон с разрезом на спине, и из-за этого он чувствовал себя невероятно униженным. Помимо этого, он слишком ясно понимал, что проявил слабость и она свела его выкладки к нулю. Теперь следствие будет координировать один из этих крепких парней, нормальный отец семейства со стандартным домом, сыном в стиле хип-хоп, глупой женой и глупой собакой, как это было всегда до создания группы. Уверенный, что меланхолия — сорт шоколада.
На соседней койке спал старик. К нему, словно нити к кукле-марионетке, тянулись трубки, много трубок.
Тойер задремал и увидел во сне, что он сам марионетка. Когда все нити порвались, он проснулся, услышал тревожный стук своего сердца и снова провалился в дремоту.
Отворилась дверь. Вошел младший ординатор, молодой парень. Тойер вспомнил, что уже видел его прежде — когда было это прежде? — когда еще пребывал в изрядном тумане.
— Господин Тойер? Как вы себя чувствуете? — с подчеркнутым вниманием спросил мальчишка и присел на край постели.