Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)
Шрифт:
Тут хмыкнул один из валлицев.
Громко, и насмешливо.
— Сказка хороша, да не к месту рассказана. Если б Немайн уменьшила самих саксов, а не их число — вышло б по-твоему, что скукожила. А так — не получается. И вообще, у вас, в Ирландии, она была помоложе, понасмешливей, да, поди, и не такой искусной. А что она на самом деле утворила, это вы из моей байки поймёте. История-то свежая, хоть я и не застал тех, кто всё видел своими глазами, но деду своему доверять привык. Да и на кладбище ходил. На новое, христианское. Камни смотрел, проверял. Всё верно.
— Что-то невесёлый у тебя рассказ выходит, — упрекнули его, — начал и то с могилок.
— А Неметона и была невесёлая, — отвечал тот, — сейчас вот, вроде, приободрилась. И то хорошо. Не везёт
Потому как сида дело не делает, сидит в камышах, как цапля, в воду смотрится. Всё пытается понять: чего в ней не хватает? Там себе парня и насмотрела — не ангела, не колдуна с демонской кровью — обычного охотника, что бил уток из лука. Вылезла, заговорила… Тот — ни жив, ни мёртв: узнал, конечно. Простая фэйри по болоту, аки посуху, ходить не сможет. А потому — мямлит, мычит что-то…
— И не влюбился? Это ж сида!
— А ты влюбился? Ты ж её видал. И как? То-то. Опять же, Медб не свела с ума своих подданных, да и Бригита среди людей прижилась. Похоже, как раз великие сиды и не умеют в себя влюблять. Иначе и тому же Манавидану не приходилось бы притворяться чужим мужем. Так что — посидели они на кочке, как брат с сестрой, ну да она и этому рада была, просила ещё приплывать. Тот — обещал, лишь бы вырваться. А слово нужно держать. Правда, охота у него пошла — заглядение. Ещё бы: вода по слову Неметоны уток за лапки хватала, да со всей округи и стаскивала. Стрелять, правда, приходилось — уж больно сиде нравилось, как её парень уток бьёт влёт. Наоборот, запускала их сложненько, чтоб мастерство показал. Но мазал он редко. А дичь у него была всегда.
Стал парень завидным женихом — с такой добычей, да и собой недурен. И девушки старались ему глянуться. Одна таки глянулась. А сиду, что ждала в заводях, он тогда уже как товарища по охоте понимал. И только, значит, будущим своим счастьем похвалиться, как этот дружок и говорит: "А мы с тобой уже почти год знаемся. Нехорошо как-то, да и скучно! Давай-ка, женись на мне!"
А у охотника любовь! Сказать — боязно. И даже не оттого, что Немайн великая сида. Он и не думал уж о ней так. Просто — не посмел отказать в глаза. А тот, кто его за это осудит, верно, не имеет понятия ни любви, ни о дружбе, ни о совести. Другое дело, что побоялся родителям да старшим клана рассказать, но и тут парня понять можно: как услышали бы, что есть возможность с великой сидой породниться, вряд ли устояли б. Оно и правильно — только вы попробуйте поперёк страсти стать! Но был один человек, кому он правду рассказал. Только — не всю. Ну да, той девице, что завладела сердцем. Не сказал, что виды на него имеет великая сида. Пугать не хотел. Та ж его цап за руку — и к родителям. Сперва к своим, а там, всей роднёй — и к его. Мол, решайте, кто вам милей, соседи добрые иль нечисть болотная. Ну и поросёнка с собой прихватили, по поводу.
Ну, тех "нечисть болотная" как раз заинтересовала, и весьма. Невесту-соседку они знали хорошо и где-то даже любили.
Делать нечего — пришлось идти. Сида как услышала, обрадовалась, засобиралась: пояс поправила да тростинку изо рта сплюнула. Воительница! Такая и пришла: подол до бёдер мокрый, на боку нож, в руках острога да три рыбы — потому как она рыбачила как раз, а что ей рыбалка — вода сама рыбин подтаскивает, всех дел — заколоть, чтоб не бились. Рыбы же были — сомы вековые, каждый длиной в Неметонин рост. Но она их за хвосты, да через плечо — и потащила. Так и явилась. "Вот, говорит, мой подарочек!"
Стали её спрашивать-расспрашивать: чего в семью принести может. Выяснилось — всё у чудушка камышового для жизни семейной припасено по обычаю. И котёл есть большой, и жаровня для круглого очага, и вся посуда. Причём бронзовое всё, или медное, или хоть глиняное. А у соседки хоть и тоже с приданым порядок, да тарелки деревянные, а вилки двузубой для трапезы героев и вовсе нет! Вышло, что нечисть речная побогаче соседки.
Стала невеста соседская считать скатерти с простынями, да платья с рубашками. А невеста камышовая — нож показала из доброго железа, да острогу. Да повинилась, что булаву, пращу и копьё с собой не взяла. Опять вышло по её: скатертями, случись что, сыт не будешь. Рыбалка же, охота и война хотя и неверный, но хлеб.
Неметона уж поняла, что двух невест заставили за жениха биться. Противно ей стало. «Почему», — спрашивает, — "самого жениха не спросили?" «Спросили», — отвечают родители, — "Ещё как! И учли. Так что хочешь замуж по родительскому благословению — старайся, не хочешь — топай в осоку, никто не держит. А сроку спору вашему — от Белтейна до Самайна".
И стали невесты спорить. А родители и рады — всю работу на девиц перевалили. Но если соседская могла скот пасти да лошадей обиходить, то камышовая встала за борону. И так поле подняла, что все диву давались. Соседская взялась шить да вышивать — камышовая принялась лепить горшки. И вышло лучше городских! Соседская жать — камышовая косить! Соседская стирать — камышовая притирать жернова. Соседская прясть — камышовая ткать. И всё, что ни делает соседская — хорошо, а всё, что камышовая — лучше не бывает. Даже матушка соседской повздыхай, да скажи: мол, будь камышовая парнем — цены б не было. Зато и приметила кой-чего. И дочери нашептала.
И вот на Самайн, как уже принялись за обильную трапезу, и полуневест к делу приставили — соседскую перемены носить, камышовую — пиво разливать, соседская невеста и скажи: мол, работа дело доброе, но не будет хорошей женой та, что веселья не знает. Что не поёт — ни за трудом, ни в праздник! И песенку запела. И все взялись подпевать, и парень, что её любил, тоже. "Ну, я повеселить людей тоже могу", — отвечала Неметона, и стала истории рассказывать, да такие, что все со смеху покатывались, а парень, которого она любила, сполз под стол.
Тут соседская и скажи: "А я могу песню с шуткой совместить". И снова взялась петь. Вот только обычно на Самайн такое не поют. Песенку-то монашек какой-то сочинил, чтоб народ от старых богов вернее отвадить. И все-то они там были глупы да потешны. И глупые люди слушали, и чуть не лопались от хохота, и не замечали, что маленькая камышовая дрожит вся, что кулачки сжала, что губу клычком разорвала. Вот уж и про неё хулу поют — а жених знай смеётся. И пивом смех запивает.
Повернулась Неметона к дверям. Решила уйти тихонько. Тут бы соседской и замолчать — да победу свою та почуяла, решила погромче спеть, камышовой на дорожку. Как раз куплет про Дон попался. Вот тут-то и развернулась камышовая — подбородок в крови, рука на ноже. Запела.