Кен
Шрифт:
4: 2
— Тебе повезло целых три раза. Первый раз в тот самый день. Я узнал о завещании и понял: надо начинать с тебя. Это же половина всего! Простая математика. И я прекрасно помню, как входит нож в мягкое женское тело! Это так просто. Надо долго тренироваться, а потом попробовать только один-единственный раз… Я взял нож и пошел к тебе. Стоял в подъезде, долго стоял и… Не мог, Черри. Мне надо было нажать на кнопку, вызвать лифт. Ты бы сама мне открыла. И вот я стоял перед этой кнопкой, уговаривал сам себя, доказывал сам себе. И считал. Уменьшать
— Но у тебя не было с собой ножа, Герман, — сказала Ксения.
— Что? Ножа? Нет, ножа не было. Разве в этой квартире мало ножей?
— Почему ты его бросил?
— Ты поняла?
— Не тогда. Потом. Почему?
— Понимаешь, Черри, ты не сделала мне ничего плохого. Ничего. Даже глазки не строила, когда мы жили в одной квартире. Все получилось само собой. И если бы не повторилось, ты не стала бы делать из меня злодея. Ну, было и было. Помнишь ту последнюю нашу ночь? Ведь я спросил: что будет, если у меня ничего не получится? Если я просто отвернусь к стене и усну? И ты сказала, что тоже просто уснешь, а утром приготовишь мне завтрак. И я понял, что так оно и будет. Тебе не надо от меня той любви, с которой в моей жизни все и начиналось. Тебе нужно было понимание и защита. Как от человека, не от игрушки. И ты спокойно повернулась ко мне спиной и говорила о том, как жаль, что не я был рядом в тот страшный вечер, когда убили Попова. Я держал нож в руке, а рука вдруг разжалась. И я подумал: все равно между мной и деньгами стоит Женькин двоюродный брат. Можно же и отложить…
Он замолчал, а через несколько минут заговорил вкрадчиво и нежно:
— Помнишь тот вечер? Я дождался, когда братец приедет из Италии и пойдет к тебе отношения выяснять. Он поднялся наверх, а я стоял на улице, под окнами твоей спальни, и все еще пытался правильно сосчитать, что мне выгоднее. А потом в спальне загорелся ночник. И мне стало уже не до устного счета. Я ведь знал, что там спальня. И когда свет погас, вошел в подъезд и спрятался за дверью.
— Неужели ты мог подумать, что…
— А не надо думать. Не получается. Я просто очень сильно захотел его зарезать.
4: 3
— Зачем ты убил Андрея?.. Моего мужа.
— А как ты думаешь?
— Герман, неужели ты стал ревновать?!
— Не то, Черри. — Он поморщился. Потом вдруг рассмеялся. В зеленых глазах заплясали знакомые болотные огоньки: — Должен же я был сделать для тебя что-то хорошее?
— Хорошее?!
— Неужели ты никогда не хотела, чтобы его просто не существовало? Что, стыдно признаться?
— Откуда ты знаешь?
— О чем?
— О ней. Обратной стороне души. Той, которую никогда не видно.
— Как у Луны, да? А ты
— А там, на обратной стороне, все хорошее, да?
— Не знаю я, что там. Но твоего бывшего прирезал с удовольствием. Рыжего было жалко. Я понимал, что его врасплох не застанешь. Сильный мужик. Но он запутался в денежных делах. Из-за своей бабы. Я пришел и предложил ему помочь с деньгами. Он обрадовался и потерял осторожность.
— Ты сказал, что это Андрей их всех убил?
— Что? Все время забываю, как его зовут. Номер четыре. Но у меня уже не было выбора. Надо было косить под маньяка. По порядку: один, два, три, четыре. Сначала должен был быть рыжий. Чтобы на Звягина все повесить. Мол, сначала убил Женьку, а потом всех, кто с ней спал. Из ревности. А у меня железное алиби: я последний. Звягина должны были арестовать раньше, чем до меня дело дойдет. Я все рассчитал. Иногда лучше быть последним, чем первым.
— Это ты ему звонил?
— А кто же. Он совсем спятил: купил пистолет. И сразу поверил, что это твой бывший всех убивает. Что вы договорились. И рванул сюда. Я даже подождал: вдруг он кого-нибудь пристрелит.
— Меня, например, да?
— А что ты хочешь? Чтобы я все время разворачивался к тебе той, другой стороной? Хорошей? Но он выскочил из подъезда как угорелый. Я понял, что все придется делать самому.
— Зачем же ты положил его к моей двери?
— Ха-ха! — Его глаза опять странно блеснули. — Мы на пару славно прокатились в лифте. И, честное слово, я был рад, что он мертвый, а я живой. Ведь я тебе нужнее. Ты выиграла это очко: его больше нет. Есть я.
— Нет, Герман, — сказала Ксения. — Я проиграла. У нас с ним все могло быть хорошо. С ним, а не с тобой.
4: 4
— Да что все-то? Что? — разозлился он. — И чем ты опять недовольна?
— Ты меня ждал этой ночью.
— Я просто не мог отделаться от мысли, что сделал что-то не так. Ты так сильно кричала. На улице, при всех. И я понял: она наконец свободна. Как я не боюсь сделать то, что никогда не сделают другие, так и она перестала бояться. Теперь вокруг нас по-настоящему никого нет. Ведь так?
— Не знаю.
— Так. Мы свободны и богаты.
— Еще нет.
— Остался маленький пустячок. Вопрос времени.
— И что ты хочешь делать?
— Уедем, — решительно сказал он. — За границу. Ты помнишь, как там хорошо. Звягин будет сидеть в тюрьме за все эти трупы, ты получишь наследство.
— А там? Что делать?
— Жить, Черри.
— Вместе?
— Как хочешь. Мы могли бы стать парочкой веселых авантюристов. С богатыми не скучно.
— Ты читал плохие книги все эти дни, Герман.
— Думаешь? Почему плохие?
— Потому что ты все равно ребенок. Робин Гуда из тебя не получится. Даже если ты убил справедливо, как тебе кажется. Но ты убил.
— Черри!
— И никакой ты не супермен. Ты ошибся. Следователь все понял.
— Что «все»? — насторожился Герман. Ксения увидела, как потемнели его глаза. Казалось, расширившийся зрачок сейчас выплеснется наружу. Из болотной зелени прямо в чистейший белок. Ему тоже бывало страшно. — Что он понял?
— Что Женю и всех остальных мужчин убил не один и тот же человек.