Кенигсмарк
Шрифт:
Редко видал я что-либо более потрясающее, чем этот крестик, наивно просящий христианской молитвы за бедного мусульманского солдата.
Виньерт смотрел прямо перед собою, дожидаясь момента, когда поредевший мрак позволит ему осмотреть окрестности. Но это было ещё невозможно. Только у самого горизонта чуть намечалась чёрная линия высот, занятых неприятелем.
— Через Гюртебиз и Кран, — сказал он, — через Лан, Сен-Ришомон и Гиз, через Капеллу и через Нувионский лес, где напали на нас белые кирасиры, мысль моя часто летит к песчаным ганноверским равнинам, к Лаутенбургу, где покинул я Аврору. Что сталось
Когда, после сцены на мосту, мы вместе отправились во дворец, она не сказала мне ни слова. Мы позавтракали. Потом она принялась расставлять в вазах тяжёлые тёмные ирисы и белые гвоздики.
Около десяти часов она позвала горничную.
— М-ль Марта тут? — спросила она.
И, получив утвердительный ответ, прибавила:
— Впустите её.
М-ль Марта ежегодно являлась около этого времени из Парижа с большим выбором прелестных безделушек. Лёгкий аромат бульвара де ла Маделэн проник в комнату вместе с изящной, хорошенькой девушкой.
— Вы благополучно совершили путешествие, дитя моё? — спросила Аврора.
— Я приехала вчера вечером, ваше высочество, — ответила молодая девушка. — Простите, что я так рано осмелилась вас беспокоить, но я должна сегодня же вечером отправиться обратно.
— Что хорошенького привезли вы мне в этом году?
М-ль Марта вынула из картонок драгоценные мелочи парижской промышленности: тюлевые веера, бархатные и муаровые ручные мешочки, крошечные ящички для марок, для пудры, для мушек, всю эту миниатюрную роскошь, наряду с которой произведения других стран кажутся жалкими выскочками.
— Оставьте мне всё, — сказала Аврора. — Скажите Дювеллеруа, чтобы он получил, что следует. К ноябрю мне нужен веер Ватто, или, в крайнем случае, Ланкре; я хочу иметь его, когда приеду в Париж.
— Ваше высочество получите его, — уверенно ответила девушка.
— Отлично. Вы поедете сегодня с пятичасовым экспрессом. Оставайтесь у меня завтракать. Вы расскажете мне, что готовится на улице Мира к будущей зиме.
В продолжение всего завтрака я любовался непринуждённою простотою, с которой маленькая парижанка отвечала на вопросы великой герцогини. Я гордился своей хорошенькой землячкой, видя, как Аврора, столь высокомерная с лаутенбургскими женщинами, с этою обращалась, как с равной. Но особенно пламенно восхищался я самообладанием принцессы, которая после трёх дней и трёх ночей, способных вконец разбить самого энергичного мужчину, находила в себе силы беспечно обсуждать тысячу мелких подробностей парижских мод.
— Так вы по-прежнему рекомендуете мне Карлье?
— Да, ваше высочество. Это лучшее, что есть в области шляп.
— Лоранс переехала с улицы Пирамид. Она открыла большой магазин на улице Обера. Я зайду туда посмотреть, может быть.
— Пусть ваше высочество посмотрит, но и только. Лоранс работает главным образом для вывоза. Она ведёт по большей части дела с иностранными комиссионерами.
Я был счастлив слышать эту болтовню, вносившую суетную ноту в окружавшую нас трагическую атмосферу и заставлявшую меня почти забывать её.
Около трёх часов великая герцогиня вручила Марте конверт.
— Вот вам на дорогу, милочка. Я не хочу, чтобы вы опоздали на поезд. Автомобиль отвезёт
Когда солнечный луч исчез, великая герцогиня погрузилась на миг в задумчивость, перебирая разбросанные по комнате безделушки, потом она сказала мне:
— Господин Виньерт, я хочу сообщить вам важную новость.
Я ответил ей полным жадного вопроса взглядом.
— Я хочу осведомить вас, что я получила только что письмо, письмо от г. фон Боозе.
И в ответ на выраженное мною удивление:
— Неужели вы думаете, — сказала она, — что эта миленькая Марта совершила путешествие из Парижа сюда только для того, чтобы привезти мне эти безделушки — правда, прелестные — от г. Дювеллеруа?
Пятница. Восемь часов вечера.
Мы только что кончили обедать. Вошёл лакей с вечерней почтой — около десятка писем, — которые он передал великой герцогине.
— Вы разрешаете, друг? — сказала мне она.
Она пересматривала один за другим запечатанные конверты. Потом вскрыла один из них.
— Так, — сказала она мне, прочитав письмо. И протянула его мне.
То была просьба о вспомоществовании от имени гамбургского филантропического общества. Великой герцогине сообщали о базаре в пользу ясель для детей рабочих, назначенном на следующий понедельник.
— Мы поедем, — просто сказала Аврора. — Это условный знак Боозе.
Два дня тому назад я узнал всё. Она рассказала мне, что сразу же после того, как я передал ей документ, найденный в Petermanns Mittheilungen, она написала в Конго барону Боозе. Какими аргументами подействовала она на этого человека, я не узнал никогда. Но так или иначе, а письмо, привезённое Мартой, сообщало великой герцогине, что он выехал из Африки. Теперь он прибыл в Гамбург. Не было никаких сомнений в том, что он мог сделать важные разоблачения.
— Это стоило мне недёшево, — с бледной улыбкой прошептала Аврора.
— Мы поедем завтра, — продолжала она.
Она посмотрела на меня, подумала минуту и затем произнесла:
— Друг, быть может, несколько поздно, но я всё же чувствую угрызения совести, я злоупотребляю вашей преданностью. Знаете ли вы, что вы впутались в очень опасную историю?
— А вы? — возразил я.
— Я другое дело. Я борюсь за свою свободу, которая для меня дороже жизни. И потом, я всё-таки великая герцогиня Лаутенбургская, княжна Тюменева. За мною стоит великая Россия. С этим приходится считаться. Но вы, друг… вспомните Кира Бекка, вспомните Мелузину. Зачем, для чего будете вы жертвовать собою?
Взгляд, который я бросил ей, светился таким укором, что она, гордая, надменная принцесса, опустила голову.
— Простите, — прошептала она.
Потом она прибавила:
— Ну, так решено. Мы едем завтра. Позвоните. Я сделаю необходимые распоряжения.
Я нажал кнопку электрического звонка. Раздались шаги. В дверь постучали.
— Войдите, — сказала Аврора.
Дверь открылась.
— А! — прошептала великая герцогиня.
На пороге стоял лейтенант Гаген.
Он был немного бледен и словно застыл в позе часового, приложив правую руку к каске, медная чешуя которой была пропущена под его стянутым подбородком.