Керенский. Вождь революции
Шрифт:
— Ну, точно, перестали платить! Да и мне уже, признаться, перестало перепадать. А то, глядишь, когда и серебрушку какую заработаешь у господина пристава. А сейчас всё больше стволом в спину тычат, да обмануть норовят.
— Так ты, небось, Никанор серебром норовишь взять, а не бумажными рублями?
— Если можно было бы, так и империалами брал.
— Дык кто ж тебе их даст! — рассмеялся в ответ Пахом, выйдя из своего хмурого состояния, в котором пребывал с самого утра.
— Вот то-то и оно, кляузник ты грешный. Даже мелкого золотого пятирублёвика никто не сыпанёт извозчику, а ведь и есть за что. Вот хотя бы за
— Да, рыск сейчас есть, — признал Пахом. — Эээ, это ты ещё не знаешь всего, Никанор. Тут такое иногда происходит, — и Пахом опасливого оглянулся, прислушался, не открыл ли кто дверь на этаже и не спускается ли сверху по лестнице. Убедившись, что всё вокруг тихо, он продолжил.
— Ты что, сам не видишь, что происходит? Это для них, господ-то наших энта леворюция наступила, а…
— Да что ты так, Пахом, боишься. Эх, темнота! — Никанор деланно махнул рукой, скаля жёлтые, прокуренные, но ещё крепкие зубы. — Леворюция наступила, царя скинули, теперь заживём, хлеб с сахаром пожуём.
— Оно-то так, — согласился с ним Пахом, — но я опаску имею.
Никанор, глядя на здорового, как бугай, Пахома, внутренне улыбался. Дворник при помощи полицейского свистка и здоровой метлы мог шутя обратить в бегство двоих-троих грабителей с ножами, но как огня боялся новых перемен. А его родственник, между тем, продолжал высказывать свои опасения.
— Сейчас, Никанор, все с оружием ходют, что господа идейные, что всякая шушера уголовная. Ентих убивцев и греховодников под общий шумок из тюрем выпнули, а оне таперича ходют гоголем да грозятся. Говорят, мол, что, старый хрен, выслуживаешься? А леворю… тьфу! Народную, всмысле, пулю не хочешь в лоб получить? Ты же за царя был, мерзавец, а ноне другой порядок! Всё можно! Сдохни, говорят, дворянский шкурник, или переходи на их, дескать, сторону. Во как!
— Собаки, они и в леворюции собаки! — Пахом зло сплюнул, прищурив левый глаз от яркого света огня печки. Выстрелило искрой свежее берёзовое полено, зашкворчала береста на нём и пыхнула струйкой огня, потом снова равномерно загудело. Помолчав, Пахом продолжил:
— По мне, Никанор, надобно, шобы порядок был, да деньгу в срок и исправно платили. Остальное всё чушь собачья. Ты вот, вроде грамотный?
— Так это… буквы знаю, по слогам читаю, — почесал смущённо в затылке извозчик.
— А вот скажи, что в газетах пишут?
— Так не пойму я. Леворюция! Военный займ! Временное, туды его, правительство! Остальное-то и не разобрать по-человечески. Словеса плетут енти социалисты, простому человеку ни в жисть не понять. Да ещё партии их всякие, меньшевики, какие-то, эйсэры.
— Да, эсеры за землю! А про большевиков слышал?
— Да, слышал от рабочих, там они пасутся, агитаторы ихние, но понять ничего невозможно, когда говорят на своём. Как будто талмуд талдычат. Маркс, социализм, трудно там понять что-то. А так, конечно, они большевики же, значит, за ними больше правды, чем за меньшевиками и другими.
— То так, — согласился с ним Пахом. — А обещають что?
— Так многое обещают, землю отнять и поделить, да рабочий день сократить.
— А о войне?
— Войну прекратить, нечего этим, как их, эксплуататорам, на нас давить.
— Да, дело-то благое. Царя-то скинули, может, и вправду землицей крестьянина пожалуют. А землю и эсеры обещали отдать.
— Молчат чевой-то эйсэры твои про землю. Поди,
— Да, пожалуй, что и так, — согласился с ним Пахом. — А почему ты говоришь, что Петросовет правит? А как же Временное правительство?
— Дак, на то оно и Временное, пока то, пока сё, пока слушаться их начнут. А сила щас у кого? Правильно, у Советов ихних. Они захотят исполнять, будут исполнять евойные законы, не хотят исполнять, так говном стены измажут, да пошлют куда подальше любого министра. А неча временными делаться. Во как!
— Да ты, Пахом, не теряйся, — переключился Никанор на другую тему. — Давно уже бы палочку, что покрепче, нашёл, да дом свой охранял. У тебя дамочек же одиноких, да господ хлипеньких много в доме живёт?
— Так отчего же? Полно, конечно, и в первой квартире, и в десятой, и ещё в трёх.
— Так вот, я и талдычу тебе, обойди квартиры-то, да покличь. Мол, так и так, кому охрана нужна, да в магазин сходить? Нонче страшно по улицам в одиночку, да по ночной поре шастать. Жизь-та у каждого своя. Кому и приспичит среди ночи, а ты тут, раз, и пожалуйте. Да не рублик серебряный или бумажки эти драные, а половину золотого империала за ночной поход бери.
Пахом задумался. Было видно, как тяжёлые мысли пытались пробиться сквозь толстый череп и шевелили густые и жёсткие волосы под форменным картузом.
— Да, дело говоришь ты, родственничек. Боюсь толко я пришибить кого по ночному-то делу!
— А ты не бойся, леворюция всё спишет, полиции-то нет. А ента милиция ихняя, и смех, и грех. Нет, нарваться можно, но так. А ты им говори, мол, что самооборона была. Сейчас Керенский объявил, что суды будут не такими, как раньше, а справедливыми. Судья и два присяжных, один от солдат, другой от рабочих, не сумлевайся, оправдает. Керенский нашего брата не раз оправдывал. На Ленских приисках народ взбунтовался противу хозяина, а он их защищать поехал. И что ты думаешь? Доказал, при всём честном народе, что хозяин наживался на них, деньги не платил да обманывал. Судья и оправдал их всех, а хозяина шахты заставил штраф выплачивать. Наш человек, за народ!
Ну, да ладно! — Перебил он сам себя, — То не нашего ума дело, а вот с дубинкой тебе, конечно, сложно придётся от бандюганов отбиваться, надо тебе пистоль найти, то понадёжнее будет. Выстрелишь вверх, и гопотня сама в разные стороны разбежится.
— Да, твоя правда, сродственник, пистоль в самый раз будет, да только он дорогой, пятнадцать рублёв стоит. Серебром, не бумажками.
— Ничё, ради такого дела, найду тебе, Пахом, самый настоящий револьвер, не сумлевайся! — Выпятил тощую грудь извозчик, — Много тут по вечерам лихого люда шатается, а то матросик, бывало, какой подкатит, да пистолет сбывает, али кортик. Они там, в своём Кронштадте, не чураются сейчас ничем. Сказано, что они эти, как их… антихристы, во!