Керенский. Вождь революции

Птица Алексей

Глава 9. Министерство юстиции

"Каждый полицейский знает, что правительства приходят и уходят, а полиция остается." Лев Троцкий

"Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. (…) Брать адвокатов только умных, других не надо." В.И. Ленин.

Утро двадцать пятого марта

ничем не отличалось от предыдущих дней. Весна подступала всё ближе и ближе, привносила уже не снежную крупу, а дождь, который иногда срывался в мокрый снег. Нева продолжала гнать свои тёмные прохладные воды в сторону Финского залива, что уже практически освободился от тяжелой ледяной корки.

Эта река многое знала и многое видела за тысячелетия своей жизни. Десятки и сотни людей погибли в её водах со времени основания новой столицы, но за последние месяц она схоронила в себе куда больше трупов, чем за всё предыдущее время. Их тела, всплывая на её поверхность, черными бревнами неслись в Финский залив.

Некоторые из погибших оставались на дне, словно не хотели, чтобы оставшиеся в живых узрели их обезображенные смертью тела. О, если бы они могли рассказать, как они погибли! Но, зацепившись обрывками своей зимней одежды за неровности дна или старую корягу, они лишь лежали на дне мёртвым грузом.

Река была не против, она казалась полностью равнодушна к судьбе тех, кто сейчас покоился на её дне. Полицейские, жандармы, офицеры действующей армии, флотские офицеры, до конца выполнившие свой долг перед государством или случайно погибшие горожане — природе было всё равно.

Всё это было всего лишь суетой смертных и ничем больше. И река продолжала неспешно нести свои свинцовые воды вперёд, как это делала тысячи лет. Капля за каплей, волна за волной продолжали свой неспешный вековечный век.

Где-то ближе к одному из Петроградских мостов, на дне покоились два тела. Одно из них облегала изорванная в лохмотья форма полицейского с погонами пристава, другое нехотя колыхалось в такт речной волне, являя миру ещё не до конца обглоданное рыбами лицо молодого жандармского ротмистра. Искажённое предсмертными муками лицо как будто силилось что-то сказать, но смерть остановила эти попытки, навеки закрыв его уста.

Полицейский пристав был уже не молод, это можно было понять по седому ёжику слипшихся от воды волос. Вода уже смыла с его затылка запёкшуюся кровь, вытекшую из проломленной солдатским прикладом головы. А разорванный в клочья мундир стыдливо пытался прикрыть уже обрюзгшее к годам тело. Убитому приставу тоже было что сказать своему мёртвому товарищу.

Души обоих утопленников уже собираясь туда, куда нет никому дороги вживую, встретились перед самым Рубиконом, и зависли на несколько мгновений друг перед другом, выполняя последнюю волю их владельцев.

— Здравствуй! — прошелестела бесплотным голосом душа более старого человека.

— Эх! — не смогла ответить тем же душа молодого ротмистра.

— Как же ты так не уберегся?

— У меня не осталось другого

выхода. Я не привык прятаться и бегать, я был в жандармском управлении на посту, когда они пришли.

— Даааа, а ко мне пришли домой. Выбора не было: либо я, либо всю семью. Вывели на улицу, накинулись скопом и забили насмерть.

— А меня штыками искололи. Ииии-эх, а за что же нас так?

— За царя! — Изобразила пожатие плеч душа пристава.

— Значит, получается, что если мы защищали государство и выполняли свой долг, то мы за самодержавие? А как же присяга? Но ведь и нам жилось несладко, нас было мало, очень мало. В нас стреляли, нас презирали, нас ненавидели. Общество обезумило социализмом. А мы ведь всего лишь защищали людей от террористов.

— А мы от уголовников, но кому это интересно, когда перед глазами стоит кровавая пелена ярости и вседозволенности. Разъярённая толпа, жаждущая крови, это страшно!

— Да. Но мы своё уже отбоялись, — Справедливо заметила душа ротмистра. — Однако чем был вызван столь великий гнев?

— Чем? В толпе ходили провокаторы и распускали слухи, что полицейские засели на крышах домов, на перекрёстках, в полицейских участках, и отбиваются из пулемётов, расстреливают всех подряд.

— Но ведь такого не было!

— Не было, но толпа-то этого не знала. Один крикнул, второй, все остальные поверили на слово. Кто будет потом разбираться? Так и полегла почти вся Петроградская полиция, да и вам, жандармам, тоже изрядно досталось.

— Нас было меньше, чем вас, — ответила душа ротмистра, — А кричали о расстреле эсеры и люди Керенского. Всё мало им крови от жертв террора, решили до конца расправиться с жандармами, заодно полицейским отомстить.

— Твоя правда, ротмистр, — Тяжело вздохнула душа полицейского пристава, — Гнев народа! — говорит Керенский и пугает этим всех остальных.

— Дааа, редкостная мразь, этот Керенский.

— Да, все они там одним миром мазаны. А этот ещё и защитником народа выступает. Да только слаб он и труслив, не справится с возложенной на себя ролью спасителя и защитника. Да трусливая душонка завсегда выживет и спрячется. Не скоро он к нам присоединится, ох, чую, нескоро.

— А ты почувствовал, что душа в его теле поменялась с другой?

— Да вроде почувствовал я вчера чужеродный эфир, но с его ли душой произошёл сей переворот?

— С его. Я чувствую это своей ненавистью.

— И что же будет?

— Не знаю, но может быть, у живых появится другая судьба? А то, чувствую я своей жандармской душой, много крови соберут социалисты. И красный террор превзойдёт эсеровский, да так, что сама земля русская взвоет!

— Типун тебе на твою бестелесность, ротмистр. Даст ангел, не произойдёт этого!

— Ангелы далеко, а дьявол в душах рвётся наружу, пристав. Бога забыли! Мракобесие творят, а союзнички наши, вместо веры, занесли в ослабшие русские души атеизм. Тебе ли ротмистр не знать, сколько скелетов в шкафах хранится в благородных и не очень семействах.