Кетанда
Шрифт:
Забереги ночью выбелило свежим снежком, и казалось, что речка сузилась. Мишка подошел к берегу. Нет, лодка как болталась кормой на чистой воде, так и была. Но что-то все же изменилось. Мишка отхлебнул горячего кофе, окончательно просыпаясь. Шуга шла — тонкие льдистые пластиночки плыли по поверхности, то тут, то там как будто кто снежку накидал в воду. Оторвавшиеся забереги с белыми шапками снега кружили с тихим шелестом. Река казалась рябой. Мишка посмотрел вверх по реке — обратной дороги для них уже не было. Внутри защекотало.
Они быстро собрали
— Да что же за счастье нам такое! — Серега вытер руки о штаны. — Когда еще такую вот речку увидишь?!
— Погоди, — Васька гребанул веслом, довора-чивая нос, — не дошли. Придавит еще — у меня коленка болит.
— Не придавит. — Серега уверенно опустил весло в воду.
— Мужики, смотрите, олени, что ли? — Мишка встал, показывая на берег, вниз по реке.
Метрах в четырехстах по тундре тянулась ниточка оленей.
— И вон, — показал он на другой берег. Серега достал бинокль.
— Смотрите-ка, они к реке… и много! Мишка что-то уже соображал. Внимательно смотрел на друзей. Как будто оценивал их или пересчитывал.
— Можно под берегом сесть. Возле тропы. Один сядет, а двое вернутся, и отсюда зайдем, если что — перехватим.
…Они причалили. Олени здесь спускались к воде — весь берег был ископычен. Серега с Мишкой поднялись на обрыв. В тундру уходила широкая тропа, протоптанная до земли. Серега смотрел в бинокль.
— Полно их! Группами идут.
— Так, — Мишка торопливо осматривался, — под берегом садись.
— Где?
— Где-нибудь под обрывом, найдешь место. Главное, не шевелись. Все, мы уходим, — Мишка скатился по обрывчику, столкнул и запрыгнул в лодку.
— Серега! — вспомнил он вдруг, опуская мотор.
— Что?
— Большого не надо. Теленка стреляй! Серега махнул рукой, чтобы они ехали, и стал устраиваться. Надел бинокль на шею, прислонил ружье к кустам, но снова взял его, открыл, проверил патроны и опять поставил. Глянул в тундру. Никого. Поднес к глазам бинокль. Далеко где-то увидел вроде бы, но руки подрагивали, и он плохо понимал: олени это, не олени.
Серега не был охотником и никогда себя им не мнил, но когда возникали такие вот ситуации, его начинало трясти. За это, кажется, он и не любил ее. Эта страсть внутри его, делала с ним что хотела. Откуда это все, черт! Серега глядел на трясущиеся руки. Вздохнул несколько раз глубоко, задержал дыхание. Попытался сосредоточиться. Так, сейчас подойдут, прицелюсь и выстрелю. Что тут?! Он снова стал смотреть в бинокль, но дрожь била так, что ноги подгибались.
Он сел на снег и полез было за сигаретами, но, вспомнив, что курить нельзя, стал глубоко и ровно дышать. Неприятно было, внутри все психовало — хотелось встать и просто пойти к мужикам, — пусть уж едут. Но это были секундные мысли. «Надо дождаться», — успокаивал он
Он и не хотел, но думал об этом своем состоянии, ничего в нем не понимая… «А ведь… я… боюсь, что ли? — мелькнуло вдруг ясно, и он растерялся от этой мысли и нахмурился. — Чего же я боюсь? Не оленей же! Промазать? Это вряд ли…» Но состояние было такое же, как и то, когда они с Мишкой скрадывали медведя. Косолапый побежал от них через речку, упал после его выстрела в воду, пытался подняться и не мог. Так и захлебнулся. Серега не любил вспоминать тот случай. А теперь вот вспомнил.
В этот момент сзади что-то загрохотало, он вздрогнул, судорога прошла по всему телу — по берегу, не по тропе, а внизу, по берегу, открыто шли несколько оленей и смотрели в воду. Животные проламывали грязную ледяную корку, спотыкались о натоптанные раньше и замерзшие следы. Серега потихоньку развернулся. До оленей было не больше тридцати шагов. Он прицелился в ближайшего и вспомнил про теленка. Посмотрел поверх стволов. Все почти одинаковые. Только одни с рогами, другие — нет. И те, что без рогов, были как будто поменьше. «Точно, поменьше», — понял Серега.
Передний поднял на него голову и остановился. Серега замер. Они испуганно и глупо смотрели друг на друга. Олень ничего не понимал. Второй, поменьше уткнулся первому в зад и тоже поднял на Серегу серую глазастую морду. У него была белая челочка на лбу. Все длилось секунды, но потом Сереге показалось, что они долго изучали друг друга. Вдруг передний как будто что-то понял, вздрогнул и быстро развернулся. Стадо, сгрудившись на мгновенье, рвануло по берегу. Серега выцелил последнего и нажал спуск. Олень упал. Остальные, толкая друг друга, обваливали песчаный откос и скрывались в тундре.
Серега сел на снег и трясущимися руками стал доставать сигареты. Его здорово колотило от чего-то и распирало от гордости. Он уже видел, как мужики подъезжают, радуются и кричат ему. Все правильно. Он сделал свое дело хорошо. И даже отлично. Его посадили сюда, и он сделал. А другой бы мог и промазать. Он считал, что и хорошая стрельба, которой он никогда не учился, и многие другие его таланты, и даже сам фарт, даны ему свыше. И этот олень, лежащий на берегу, было одним из доказательств. И он был горд и почти счастлив.
Он посмотрел в бинокль в сторону лодки — ребята как раз спихивали ее на воду — и вдруг увидел, что по верху берегового откоса в его сторону идет одинокий олень. Олень остановился, посмотрел на лодку, потом снова повернулся в его сторону и, совершенно по-коровьи задрав голову, замычал. Серега сбежал с обрыва и пошел навстречу.
— Ну-ка, иди отсюда, — заорал он так зло, что сам испугался своего голоса, — иди!
Он угрожающе пробежал несколько шагов. Оленуха была совсем недалеко, но с места не двинулась. Он дошел до теленка. Глянул на него мельком, тот еще дергал ногой по грязи, потом на мужиков и снова побежал к оленухе, стоявшей на фоне неба.