Кетанда
Шрифт:
Вода в кастрюле закипела, Печников аккуратно вскрыл пачку «кудрявых» макарон, половину высыпал в воду, оставшееся перевязал веревочкой — у него всегда лежали в кармане несколько небольших веревочек, и пошел в зимовье. Достал из рюкзака старый, но чистый, специально выстиранный холщовый мешок и стал складывать в него продукты. Рис, гречка, макароны, мука — все у него было упаковано в небольшие мешочки, все подсчитано, на два — два с половиной месяца. Подвесил мешок на крючок под потолком. От мышей. Соль и тушенку выставил на полочку.
Эту полку, широкую двухметровую доску, и еще одну, такую же — под книжки, он восемь лет назад на
Он выложил папку по черному аисту на книжную полку, вышел, вытряхнул рюкзак и повесил на гвоздь под навесом. Петрович на семидесятилетие нацепит свой единственный галстук — старший лесничий все-таки! И поедет в Иркутск. В трудовом коллективе отмечать. Печников покрутил ложкой в кастрюльке — еще пару минут, и надо сливать. Будет сидеть, улыбаться как дурачок. Или выпьет лишнего и станет им внушать то, чего они все равно никогда не поймут. Печников задумался, а потом и улыбнулся довольный. Петрович тоже никуда не поедет, тому любой причины достаточно, чтобы не ехать.
Он глянул на небо — денек-то какой будет! Вернулся в зимовье, нацепил очки и взял распечатку по гнездованию аиста в горных районах Испании.
Этих редчайших птиц он случайно увидел здесь в прошлом году. Шел лесом вдоль Козулина болота и увидел. Подумал сначала, что лосиха с лосятами, такие они были большие. Он подошел как мог близко, сел в кустах и хорошо рассмотрел их в бинокль. Аисты — два взрослых и один молодой — спокойно кормились. Большое тело, длинные ноги, длинная шея и мощный клюв. Голова крупная. Но больше всего его поразило оперенье. Шея и крылья были черными, а спина и затылок переливались темным шелковым серебром. Даже потрогать захотелось.
Птицы, аккуратно переставляя ноги и вглядываясь в воду, перемещались вдоль топкого берега болотной речонки. Время от времени они что-то выхватывали из воды. Гольянов ловят, понял Печников. Иногда кто-то из взрослых останавливался, поднимал голову с широким оранжевым клювом и смотрел по сторонам.
Это было как в кино. Аисты были совсем не такие, как нередкие здесь серые журавли. Они так были похожи на важных марабу (только намного красивее!), что даже Козулино болото вокруг них казалось Печникову африканской саванной. Он убирал бинокль от слезящихся глаз, удивленно осматривался: болото было болотом, тайга тайгой, но были и аисты — прекрасные, сказочные птицы из совершенно другого мира.
Печников просидел часа полтора, пока они не улетели, все тело затекло, руки устали держать бинокль, а глаза смотреть. На следующее утро он пришел туда затемно. Аисты не появились. Он просидел четыре часа, решил, что это были пролетные,
Зимой он прочитал о них все, что удалось разыскать, сделал хорошую подборку материалов, созвонился со специалистами. Это, без сомнения, был редкий, краснокнижный вид — Ciconia nigra — аист черный. Заповедник существовал уже тридцать лет, а никогда раньше их здесь не видели. На всю огромную территорию всего одна пара — удивлялся Печников. И он решил найти гнездо. И описать. Где, как и чем кормятся, понаблюдать за птенцами, отснять. Обозначить особо оберегаемую территорию, чтобы никто туда не лазил. С орнитологом из заповедника обсуждать ничего не стал — все в один голос утверждали, что птицы очень осторожные и, если потревожить, могут бросить гнездо. Их орнитолог — Печников недолюбливал его за лень и глупость — обязательно бы все испортил.
Весной, в конце мая, снег еще лежал по ключам, Печников специально забрался сюда с оказией, посмотреть — вернулись ли аисты, но гнездо решил пока не искать. Вернее, не стал подходить близко. Наблюдал за ними издалека, с вершин окрестных сопок, и понял, что это была та же пара и что гнездо у них где-то в верхах Ивановой пади. Печников решил вернуться в конце июля, понаблюдать еще раз, не пугая, а когда птицы улетят, уже смело искать гнездо. Но припоздал недели на две. После майских ночевок в лесу опять прихватило почки, и он до середины июля пролежал в больнице. Вот только теперь удалось — доктор очень упирался, уколов с собой надавал…
«Селятся в глухих малодоступных лесах со старыми деревьями вблизи болот, озер и речек, — читал Печников про „испанского черного“. — Пугливая, скрытная птица. Крайне редок. Под угрозой исчезновения… Включен в Приложение 2 „Конвенции“».
Все точно так же, как и с нашим, размышлял Печников, удивительно, один вид с белым аистом (даже в одних стаях в Африку могут лететь), но белый среди людей живет, как у себя дома, а этот вот…
Он выковырял тушенку, перемешал и понес в зимовье. Из кастрюльки вкусно пахло, даже есть захотелось. Печников сел за стол, положил половину макарон в тарелку и взял ложку. Сам думал, что сейчас будет делать. Время — восемь. Схожу за вещами. Раза за два перетаскаю. Потом навес починю…
Он налил себе чаю, макнул туда сухарик, посыпанный маком, и вышел из зимовья. День разбегался. Становилось жарко. Печников вспомнил, что хотел нарезать молоденьких маслят, росших на полянке, сразу за зимовьем. А то зачервивеют за день. Поставил недопитый чай на печку, взял миску и заторопился за избушку, даже злился на себя — и встал поздно, и тут уже два часа всякая ерунда…
Маслята вылезли под молодой еловой порослью. Блестели скользкими красно-коричневыми шляпками по седому мху. Он ползал на коленях, срезал аккуратно, стараясь не навредить грибнице, и наткнулся на высохший росомаший помет. Покрутил его лезвием ножа — точно. Она, сволочь. Печников и зимой об этом думал. Росомаха — единственная, кто могла разорить гнездо и сожрать птенцов. Соболишко — мелочь, близко не подойдет, а эта не пропустит. Печников бросил грибы, кряхтя, встал с коленей и пошел в зимовье.