Кэте Кольвиц
Шрифт:
Уже два варианта памятника в мастерской. Прошло почти пять лет со дня гибели сына, а Кольвиц все так же далека от цели, как и в первый день.
Но приходит ясность: никакой хвалы жертве. Разве можно прославлять жертвенную смерть, на которую пошли обманутые юнцы. Уже сделан сильнейший антивоенный плакат, в котором матери оберегают своих детей со всей необузданностью материнской любви.
Кольвиц выступает против Кольвиц и уничтожает первый вариант памятника. Трудное, выстраданное решение. Рубеж во взглядах художницы. Она записывает
«Сегодня все приготовлено для уничтожения моей большой работы. С какой крепкой верой я приступала к этой работе, теперь я ее уничтожаю.
Когда я стояла наверху у Петера и видела его любимое смеющееся лицо… и думала о работе, о любви, желаниях, об обильных слезах, я обещала ему вновь: я вернусь, я сделаю для тебя работу, для тебя и других. Это только отсрочка».
Уничтожено все, кроме головы матери. Она сохранилась, а первоначальный вариант других фигур доносят до нас лишь фотографии.
И прошло снова пять лет с того дня, когда Кольвиц отвергла свою работу.
Январь 1924 года. Впервые за многие годы Кольвиц открыла голову матери, стоящую на камине. Долго в нее всматривалась. И как-то очень ясно почувствовала, что скоро вернется к памятнику, но совсем по-новому.
Теперь ей рисуются большие фигуры у входных ворот на кладбище в Роггевельде в Бельгии. Они стоят на коленях и смотрят перед собой. Даже вспоминались слова, которыми хотела подписать эти фигуры: «Здесь лежит самая прекрасная немецкая молодежь». Но задумалась и вычеркнула слово «немецкая». Лучше сказать: «Здесь лежит цветущая молодость».
В эти годы окрепли интернациональные чувства Кольвиц. Теперь она будет делать памятник не только для Петера и его товарищей, но для всех молодых, преданных земле, в каких бы Гранах они ни жили.
Создаются небольшие модели в глине. Какой-то рок витает над этой скульптурой! Почти готова фигура матери. Но чистая случайность: она падает и расплющивается. Плод мучительного творчества исчез в один миг. И нужно было найти в себе силы начать заново. Потом Кольвиц даже была довольна: новый вариант ей казался лучше.
Но еще одна случайность. Кольвиц хотела повернуть скульптуру поворотным кронштейном, нужно было другое освещение. Что-то зацепилось, и фигура матери вновь рухнула на пол, превратившись в бесформенную груду глины.
Такое потрясение, сразу упадок, и только невероятным усилием воли Кольвиц заставила себя назавтра прийти в мастерскую и заново слепить фигуру матери. Что же? И она оказалась лучше предыдущей.
Маленькие фигуры закончены. Можно приступать к памятнику. Сооружен помост для огромных глиняных фигур.
22 октября 1926 года в дневнике появилась уверенная запись:
«Началось! У меня такое настроение, как будто я теперь стою перед последней ступенью своей работы. Я считаю её такой важной, что не могу и думать о том, что не создам ее. Все должно выдержать: здоровье, голова, глаза,
Начались новые трудные дни. Но это были обычные творческие поиски. Главное ясно. Самое сложное: «Прийти к тому, чего я хочу, — чтобы, собственно, действовал только силуэт, — для этого нужно много умения. Больше, чем я его в этой области имею».
То казалось, что фигура матери близка к завершению, то вновь она выглядела неприемлемой.
Попросила сестру Лизу посидеть. Лепила с натуры, но никак не продвинулась. И вдруг… «пришел мне на ум мой автопортрет в гипсе, который почти три четверти года стоит в ателье нераскрытым. Я развернула его, и тут у меня как будто пелена упала с глаз, я увидела, что моя собственная голова может быть хорошо использована…»
С того дня фигуры матери и отца в памятнике приобрели черты Кэте и Карла Кольвиц. Но пройдет еще около трех лет, прежде чем фигуры будут завершены. Три года взлетов и упадка, надежды и полного отчаяния.
Наконец наступил долгожданный час:
«Сегодня, 22 апреля 1931 года открылась академическая выставка, на которой я показываю обе скульптурные фигуры — отца и мать.
В течение долгих лет в полной тишине работала над ними, никого, кроме Карла и Ганса, к этому не допускала. Сейчас широко открыла двери, чтобы как можно больше людей их видели.
Серьезный шаг, который принес мне волнения и заботы, который, однако, меня и осчастливил единодушным признанием коллег».
Ни одна выставка не принесла столько волнений, как эта. Она впервые выступала как ваятель и показала скульптуру, которой отдано так много лет упорного труда.
Признание было единодушным. Кольвиц вошла теперь в содружество скульпторов равноправным и талантливым его представителем. Аттестат скульптора она получила в шестьдесят пять лет.
Впервые в Бельгию на солдатское кладбище Кольвиц ездила с мужем в июне 1926 года. Они нашли могилу сына и посмотрели место, где лучше установить памятник.
Кругом голая желтая земля, тесно прижатые друг к другу холмики и деревянные кресты до горизонта. Блиндажи, окопы, неумолимые следы войны.
23 июля 1932 года Кольвиц приехала второй раз в Бельгию с мужем и старшим сыном. Скульптуры были уже высечены из камня, и она хотела сама присутствовать при их установке. Задание, которое художница поставила перед собой, завершено. Вернувшись в Берлин, Кольвиц записала в дневнике:
«Оглядываясь на дни, проведенные в Бельгии, я вспоминала чудесный последний вечер, когда после полудня ван Хаутен еще раз привез нас туда. Он оставил нас одних, и мы пошли от фигур к могиле Петера, и все было живым и наполнено чувством. Я стояла перед женщиной и смотрела на нее, на мое собственное лицо, плакала и гладила ее щеки. Карл стоял вплотную позади меня. Сначала я этого не заметила. Я слышала, как он шептал: «Да, да». Как мы были тогда с ним близки!»