Кэти Картер ищет принца
Шрифт:
Я не перезваниваю немедленно лишь потому, что Мэдди способна болтать часами, а разговоры лучше отложить на потом. Скорее всего придется пешком топать в Льюишем и просить приюта на ночь, поскольку Джеймс вряд ли сменит гнев на милость.
Есть лишь одна проблема. Подозреваю, что Ричард, муж Мэдди, не питает ко мне теплых чувств.
Ну ладно, посмотрим правде в глаза. Мы с Ричардом терпеть не можем друг друга и ладим как кошка с собакой. Ричард думает, что я плохо влияю на Мэдс, а я не знаю, с какого бока к нему подойти. В университете Мэдди просто удержу не знала. Она приставала к преподавателям, за одну ночь писала полугодовой объем эссе, а однажды, шутки ради, даже похитила декана.
Поэтому-то я страшно удивилась, когда она вышла замуж за священника.
Поймите меня правильно, я нормально отношусь к религии и церкви. Мэдс по уши влюблена в Ричарда, так что я ничего не имею против. Но меньше всего ее можно представить в качестве жены викария. Ричард на десять лет старше нас и искренне предан своему делу—а значит, Мэдс тоже обязана быть истово верующей. Жена священника должна готовить ужины, работать в воскресной школе и мило улыбаться чокнутым прихожанам, которые являются в поисках утешения в любое время дня и ночи. Ричард не ходит на вечеринки, не пьет, не курит, не ругается и постоянно интересуется, в каком состоянии моя душа. Непростой вопрос для человека, который не знает даже, в каком состоянии его кредитка. Мэдс не особенно распространяется, но у меня такое ощущение, что преподобный Ричард Ломэкс не особенно меня одобряет. Если я появлюсь на пороге с десятком мешков, ручным омаром и историей о неудавшемся званом ужине, подозреваю, что его симпатии будут на стороне Джеймса. Мэдди, благослови Бог ее душу, совершенно не изменилась (разве что, надеюсь, перестала спать с кем попало) — она все так же очаровательна, весела и легкомысленна. Возможно, и Ричард слегка пообтерся рядом с женой. Так или иначе, у них на удивление прочный брак.
Таким образом, домик в Льюишеме — последний вариант. Не только потому, что он вечно кишит смятенными душами (по сравнению с ним даже автострада покажется безлюдным местом), но и потому, что мне неохота обсуждать свои неудачи в присутствии Ричарда. Он почему-то думает, что я лгу Джеймсу. «Кажется, ты не сторонница искренности в отношениях, Кэти», — однажды заметил преподобный, когда я пыталась срочно починить машину Джеймса (я взяла ее без спросу и поцарапала). Ричард удивленно поднял бровь, когда я намекнула, что вовсе не лгу — просто не открываю жениху всей правды.
Хм. Пожалуй, если я переступлю порог домика в Льюишеме сегодня, то подвергнусь опасности самовозгорания.
Ладно, дам Джеймсу еще один шанс. Ведь он не может взять и перечеркнуть четыре года совместной жизни из-за одного неудавшегося званого ужина. Я знаю, что жених по-настоящему любит меня. Иначе отчего он терпел мои выходки так долго?
Смело подхожу к двери и нажимаю кнопку звонка.
— Чего еще? — кричит Джеймс с третьего этажа.
— Впусти меня, — умоляю я. — Мне очень жаль. Я все объясню…
— Ничего не надо объяснять, — говорит он таким ледяным тоном, что губы у меня буквально примерзают к мембране. — Джулиус все прекрасно сформулировал. Либо ты — либо мое место в банке.
Что?
Что?!
Я не верю своим ушам.
— Ты предпочел какого-то старого потаскуна любимой женщине?
— Прости, Пышка, — говорит мой жених (точнее, бывший жених). — Но ведь другого выхода не было. Я не могу потерять работу.
—
Повисшее молчание весьма красноречиво, и мои глаза наполняются слезами. Джеймс сделал выбор.
— Прекрасно, — говорю я сдавленным голосом. — Понимаю.
На самом деле я ничего не понимаю. Буквально только что Джеймс любил меня — а потом вышвырнул за дверь.
Даже ветер не меняется столь быстро. Джейк никогда не бросил бы Миландру так поспешно. Он приказал бы Джулиусу заткнуться или вызвал банкира на дуэль.
— Кстати, — добавляет Джеймс, — не могла бы ты сунуть кольцо в щель для писем? Раз уж ты загубила мои шансы на повышение, давай решим еще несколько проблем…
Я рассматриваю свое обручальное кольцо. Разумеется, роскошное — целый пучок сверкающих бриллиантов. Оно буквально вопит: «Укради меня!» — когда я гуляю по Илингу. Не могу сказать, что оно мне нравится, но Джеймс настоял, чтобы мы пошли в «Эспри». С моей стороны было бы неблагодарностью признаться, что мне приглянулось колечко с маленьким изумрудом, которое я видела в антикварном магазине. Джеймс обожал выставлять кольцо напоказ и хвастать, что он потратил на него двухмесячную зарплату. По крайней мере он был счастлив, но, честно говоря, больше всего на свете я боялась потерять проклятую штуковину.
Я стягиваю кольцо и зажимаю его в ладони. Потом меня осеняет.
— А где моя записная книжка?
Джеймс фыркает.
— Твой гениальный роман, в котором ты так деликатно отзывалась о моей матери?
Никогда, никогда не сочиняй, когда злишься.
— Э… да, — отвечаю я. — Прости.
Джеймс где-то роется.
— Сначала кольцо, — требует он.
Оскорбительно сознавать, что Джеймс считает меня способной удрать с кольцом. Очень хочется запустить им в щель для писем и на пару месяцев уехать в Грецию. Но потом я вновь вспоминаю о романе. Пусть он представляет собой всего лишь несколько набросков в ученической тетрадке, но я не могу потерять свое творение. Возможно, это, как и считает Джеймс, жалкая писанина, но, в конце концов, она моя, и мне не терпится вновь погрузиться в фантастический мир прекрасных героев, балов и маскарадов.
Я открываю почтовый ящик и бросаю кольцо. Оно падает на коврик.
— Теперь можно получить тетрадку?
В динамиках слышится щелчок. Я отхожу от двери и смотрю на кухонное окно. Моего жениха — точнее, бывшего жениха — сегодня трудно назвать предсказуемым, но не нужно быть ясновидящей, чтобы понять, что Джейк и Миландра вот-вот полетят вверх тормашками.
Но я даже представить не могла, что получу свой роман в виде конфетти.
На мгновение я слишком ошеломлена, чтобы осознать, что случилось. Вокруг возникает снежный вихрь, маленькие белые хлопья пляшут на ветру и летят по всей Эллингтон-Кресент. Одни приземляются на крышки мусорных баков, другие, словно осенние листья, опускаются на капоты припаркованных машин, третьи падают в канаву. Лиловые чернила расплываются в грязной воде… Я молча стою на месте. Отчего он поступил так жестоко? Не важно, насколько сердит Джеймс, — как он мог уничтожить труд, на который я потратила много недель? Как мог сознательно растоптать мои мечты и надежды, будто они — пустое место?
Я наклоняюсь и подбираю с тротуара пригоршню обрывков. На одном из них едва различимо имя Джейк. Чернила расплылись — виной тому не то дождь, не то слезы, которые катятся по щекам.
Погибли прекрасные романтические грезы — пусть они были наивны, но помогали мне бороться с жизненными трудностями, которых становилось все больше и больше. Джейк и Миландра были для меня живыми людьми — я их практически видела, знала, как они говорят, что любят есть, какие их любимые цвета! Они были моими друзьями.