КГБ сегодня. Невидимые щупальца.
Шрифт:
На будущее они договорились, что станут писать друг другу реже, чтобы не раздражать тайную полицию, но Лильяна обещала сразу дать ему знать о результатах операции.
Никаких известий не было вплоть до марта. Потом она сообщила — коротко и убийственно сухо, — что выписалась из больницы и снова приступила к занятиям в университете.
Между тем «центр» вновь и вновь требовал, чтобы Гэмблтон явился в Вену для «деловой встречи», притом по возможности скорее. Решив, что в ходе этой поездки он во что бы то ни стало постарается повидаться с Лильяной, Гэмблтон назначил свидание своим партнерам из КГБ на май, рассчитывая после него заскочить в Белград, а уже оттуда отправиться
Встреча с Паулой отняла почти три часа. Они сидели вдвоем в уютном придунайском ресторане Линдмайера, наслаждаясь прекрасными рыбными блюдами и австрийским игристым вином. Поглядывая в блокнот, Паула развивал перед своим собеседником такую задачу: надо дать общую оценку состояния египетской экономики и определить, в какие отрасли хозяйства Египта и какие фирмы вкладываются американские капиталы. Что касается Израиля, КГБ хотел бы знать, из каких источников это государство получает нефть, какое количество нефти добывается на месте, в каких видах стратегического сырья особенно нуждается Израиль и какие международные экономические санкции могли бы оказаться для него наиболее чувствительными.
— Но главной вашей задачей, — подчеркивал Паула, — остается возможно более эффективное использование годичного академического отпуска, который вам полагается. Постарайтесь провести этот год в Вашингтоне или Нью-Йорке. Мы готовы оплачивать стоимость квартиры, которую вы снимаете в любом из этих городов. Вы нужны нам именно там. Уделите этим летом внимание Ближнему Востоку, а к осени возвращайтесь, пожалуйста, в Америку. В Соединенные Штаты.
— Сделаю все, что в моих силах, — неискренне обещал Гэмблтон.
Он купил железнодорожный билет на прямой поезд Вена — Афины, однако вышел в Белграде и, не заглядывая ни в какие гостиницы, бросился прямо к Лильяне, зная, что она занимает отдельную комнату в общежитии при университете.
Лильяна выглядела совсем больной и изнуренной. Они обменялись только рукопожатием. В ее взгляде он уловил какую-то отчужденность, словно она не сразу его узнала.
Оказывается, операция длилась семь часов, и она, по ее словам, «едва выкарабкалась». Но результаты хирургического вмешательства более чем скромны, похоже, что ей надо продолжать лечиться.
— Послушай, я сейчас еду на месяц в Египет. Потом я вернусь и вместе поедем в Израиль. Знаешь, какие там врачи! И к тому же мы там опять будем вместе…
— У меня нет сил двигаться с места. Я могу провести на ногах только два или три часа, а потом мне обязательно надо прилечь…
— Но я все же загляну к тебе на обратном пути из Каира.
— Хорошо.
В Каире Гэмблтон не стремился разузнавать и вытягивать из своих собеседников какие-либо секреты. Он интересовался только общедоступными данными, теми, без каких просто невозможно обойтись ученому, занимающемуся экономикой Ближнего Востока. Поэтому отчет, который он писал для КГБ, выглядел настолько безобидно, что, отлучаясь от гостиничного номера, можно было спокойно оставлять на столе кипу исписанных страниц. Лильяне он тоже посылал совершенно невинные открытки, чтобы быть уверенным, что ими не заинтересуется югославская тайная полиция. Но, увидевшись с ней на обратном пути в Вену, он с ужасом убедился, что ее совершенно запугали. Несмотря на серьезную болезнь, служба безопасности сочла возможным «задержать» ее, как они это называли, на целую неделю и на протяжении этой недели изо дня в день подвергать допросам. Она и теперь содрогалась при одном воспоминании об этих допросах. Между тем врачи считали, что у нее только одна возможность выздороветь: ей надо вести спокойную, размеренную жизнь, без волнений и потрясений. Она решила, что никуда
В Вене, сидя в гостиничном номере, Гэмблтон написал своим московским хозяевам, что ему не удастся провести следующий, 1979 год, в Соединенных Штатах, так как «университет возражает». Оставив в тайнике это письмо и отчет, посвященный египетской экономике, он слетал в Израиль и договорился, что на будущий год займется там исследовательской деятельностью в каком-либо из университетов. Затем он проследовал в Лондон и оттуда тайнописью сообщил в КГБ: до декабря он намерен работать в Англии, и держать с ним связь можно по такому-то лондонскому адресу.
В середине ноября в ежедневной почте обнаружилась красочная открытка с таким текстом: «Дорогой Джордж! Мы с женой надеемся видеть вас в Вене и совместно отметить первую годовщину нашей свадьбы». Это означало, что Гэмблтона срочно вызывают в Вену.
…Ежась от холода, он шел по венской улице и, завидев на условленном месте пустой автомобиль, стоящий перед входом в какой-то ресторанчик, открыл дверцу и юркнул внутрь. Через несколько секунд сзади подоспел огромный грузовик и притерся к тротуару бампер в бампер с машиной, где притаился Гэмблтон. Вскоре с другого конца улицы появился второй грузовик, такой же здоровый, и стал напротив, метрах в тридцати. Точно из-под земли, возник вокруг с десяток прохожих, все как на подбор мужчины, и Гэмблтон понял, что машина, в которой он сидит, обложена целым отрядом русских, а в фургонах, должно быть, засели дальнейшие подкрепления.
Откуда-то появился Паула и плюхнулся на переднее сиденье машины. Вместо обычного сердечного приветствия Гэмблтон услышал отрывистую фразу: «Поговорим здесь, на месте». Обеспокоенно озираясь, точно в любой момент ожидая нападения или выстрела из засады, Паула спросил:
— За вами никто не шел, когда вы направлялись сюда?
— Не думаю. Я, честно сказать, особенно не присматривался.
— Вечно вы ведете себя легкомысленно! — огрызнулся Паула.
— Да что такого, собственно, произошло?
— Дело очень серьезное. Ваше письмо из Лондона было вскрыто службой безопасности.
— Если только это вас беспокоит, я могу сразу же развеять ваши опасения. Это я сам виноват: уже заклеил было конверт, а потом пришлось его вскрывать, — забыл приписать, что собираюсь пробыть в Лондоне до декабря. Ну, и затем я снова запечатал конверт, мазанув его клеем. Только и всего.
— Да нет, это не то. Я же вам говорю, что конверт был вскрыт профессионально. Вас, должно быть, взяли под наблюдение. Может, это и не так, но надо поберечься. Нам известно, что западные секретные службы тщательно прослеживают всю биографию тех, кто, вроде вас, когда-либо имел доступ к закрытой информации. Они копаются в мельчайших деталях вашей личной жизни… Мы хотим, чтобы вы пока что отошли от всех этих дел. Забудьте о задании, связанном с Израилем, да и обо всех остальных тоже. Можете отправляться на Восток, а можете и оставаться на Западе, как вам будет угодно.
— Что вы имеете в виду — «ехать на Восток?» Куда, зачем, если ваши задания отпадают?
— Я же сказал — на ваше усмотрение. Поедете на Восток — хорошо. Останетесь на Западе — тоже ваше дело. В любом случае вам надо на время свернуть всю эту деятельность.
Протягивая Гэмблтону запечатанный конверт, Паула добавил:
— Вот вам деньги на первый случай. Мне пора. — стоять здесь долго нельзя. А вам советую поскорее уезжать из Вены.
Не попрощавшись, Паула хлопнул дверцей и исчез в надвинувшихся сумерках.