КГБ шутит... Афоризмы от начальника советской разведки
Шрифт:
И всю эту белиберду, творение неистребимого племени теоретиков (это именно племя, со своей родословной, отцами семейств, подрастающим молодым поколением), всю эту дрянь нас заставляли конспектировать, заучивать наизусть, декламировать на экзаменах и хором петь на собраниях. Странная религия, где менялись боги, менялись молитвы, но оставался неизменным ритуал и символ веры — власть партии.
Слова и понятия «совесть» в жульническом наборе карт не было и, боюсь, никогда не будет. Людей честных, распознавших нечестную игру, травили, и мы радостно и зло клеймили очередную жертву.
«Традиционные ценности» отчаянно защищались,
«Все призрак, пепел, прах и дым. Исчезнет все, как вихорь пыльный...»
«В нашей действительности невозможно допустить, что принципом отношений с подчиненными, равными себе, начальниками, со всем окружающим человеческим миром может быть честность. За этим видится самый изощренный подвох».
Так писал в своем дневнике мой ближайший когда-то друг, индо-иранский житейский философ Кришна-мурти. Думается, что, путаясь в трех соснах заблуждений, он набрел-таки на близкую к истине мысль.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА (продолжение)
По сообщениям печати, заговорщиков перевели на общий режим, на тюремную баланду. Это может означать лишь одно — они говорят не то, что хотелось бы услышать следствию. Баланда должна помочь им увидеть свет истины. Если и баланда не окажет действия, то найдутся другие средства, несомненно гуманные и демократические.
Бакатин заверил Бейкера, что расстрел заговорщикам не угрожает. Вернее, выразил твердое мнение, что суд на такой приговор не пойдет. Наш суд всегда был достаточно предсказуем.
Самое тяжелое — это отсутствие улик о причастности к заговору. Оно свидетельствует об исключительной хитрости и коварстве заговорщика. «И даже если не был причастен и не знал, то мог бы, проявив некоторую расторопность, узнать и, видимо, узнал, но не сознается...» Логика швейковского жандарма.
Но вернемся к тем, кто был причастен.
В. Ф. Грушко. 1989-й, 90-й и 91-й (до злосчастного августа) были удачными для Виктора Федоровича. В 89-м году с должности первого заместителя начальника ПГУ он был назначен начальником Второго главного управления (контрразведка), в 1990-м избран членом ЦК КПСС. (Мне удалось набраться мужества и отклонить предложение Крючкова о выдвижении моей кандидатуры для избрания в ЦК на XXVIII съезде КПСС. Виктора Федоровича, таким образом, невольно подвел я.) Свое избрание Грушко воспринял с удовлетворением, и было заметно, что его политические взгляды стали несколько консервативнее и жестче. В1991 году Виктор Федорович стал первым заместителем председателя КГБ (весьма солидный пост), отметил свое 60-летие и получил звание генерал-полковника.
«Если тебя откармливают, подумай, не на убой ли», — говаривал Кришнамурти. Получилось — на убой.
Мое знакомство с В.Ф. восходит к концу 70-х годов, когда он был еще начальником европейского отдела ПГУ. Он отнесся ко мне чрезвычайно благожелательно, и я с удовольствием воспринимал его мягкую интеллигентную манеру разговора, интерес к моему мнению, предлагаемую неизменно чашку кофе.
После не очень удачного возвращения из командировки в Иран в 83-м я увидел, что многие прежние знакомые и даже приятели как-то перестали меня замечать.
По службе в информационном управлении пришлось чаще бывать в спокойном и просторном кабинете В.Ф. на третьем этаже, докладывать документы, получать задания. Начальник привычно ровен, мягок, уважителен.
Во всей внешности В.Ф. есть что-то мягкое, обтекаемое, неторопливое. Со временем замечаю то, что другим уже давно очевидно: Грушко не любит принимать на себя какую-то ответственность, мгновенно распределяет поручения вышестоящего начальства так, что на его долю остается очень малое. Короче говоря, он мастер канцелярской игры, но строго в пределах действующих правил. Как все.
Думаю, что Грушко уверовал в безграничное могущество Крючкова. Это было легко: в допутчевом раскладе сил наверху Крючков был, видимо, одной из самых влиятельных фигур. Во всяком случае, не было таких вопросов, которые не мог бы решить Крючков, а это вернейший объективный показатель положения дел,
К тому же Крючков полностью подавил волю и самостоятельность Грушко. Это предположение. Мне часто приходилось говорить с В.Ф. на различные темы. Ни разу ни словом, ни намеком он не позволил себе критически или неодобрительно отозваться о председателе. А другие? Другие Крючкова побаивались, уважали за хватку и целеустремленность, но проскакивало у них временами раздражение и недоумение по поводу крюч-ковских распоряжений. (Речь идет о заместителях председателя. В узком кругу руководства ПГУ обстановка была несколько иной.)
Смирного судьба ведет, упрямого тащит».
(В найденной рукописи недоставало страницы, и раздел, посвященный В.А. Крючкову, начинался с сере-дины фразы.)
«...затем Крючков стал членом политбюро, и ему, как и остальным «советским руководителям» (термин официальной переписки), была выделена дача — дворец где-то в Подмосковье, но поселок он не покинул. В этом случае он оказался прав. В1990 году члены политбюро под давлением обстоятельств покинули государственные дачи, и Крючков избежал, таким образом, двойного переезда.
(В день назначения председателем В. А. прогуливался с Екатериной Петровной по дорожке, и наш уже тогда старенький, подслеповатый пес Мак с лаем набросился на них. Мы шутили, что Мака надо судить военно-полевым судом и повесить на суку с табличкой на груди: «Я лаял на председателя КГБ».)
По утрам к поселку подкатывали огромный бронированный ЗИЛ, сверкающий черным лаком, и черная «Волга» с красными и синими сигнальными фонарями и четверкой крепких молодцов внутри.
Обычно в половине девятого появлялся Крючков и шел пешком около километра. За ним шел охранник (все охранники были скромными, вежливыми и добрыми людьми), за охранником медленно плыл черный лимузин, в просторечии именуемый «членовоз», за ним— «Волга». Кто-то из шустрых руководящих сотрудников ЛГУ обязательно пристраивался к шефу. Это был момент для передачи внутренних сплетен и слухов и для получения указаний. Крючков никогда не расслаблялся и никогда не забывал о делах.