КГБ в смокинге. В ловушке
Шрифт:
Я закричала. Мишин подскочил ко мне и влепил такую пощечину, что я упала, больно ударившись обо что-то. Последнее, что я запомнила, — неестественная поза рухнувшего на пол Рея и Витяня, извлекающий из диктофона удивительно маленькую кассету...
...Мне снилось, что я родила ребенка. Красного, как стручок перца, и до ужаса крикливого. Не ребенок, а кошмар. Родила я его в редакции, непосредственно в своем отделе, и весь коллектив сбежался на крики моего первенца. Редактор склонился над письменным столом, на котором лежал, суча морщинистыми ножками, новорожденный, зачем-то
— Вы же понимаете, что замалчивать этот факт я не могу. Придется доложить на бюро ЦК...
— Но ведь вопрос не подготовлен как следует! — возразил кто-то из сотрудников за моей спиной.
— У нас есть еще минут двадцать.
— Ну, допустим. А что делать с ним? — спросила вахтерша тетя Пюся, показывая на младенца.
— В мешок его, куда еще...
Я завопила, и тут же все мое лицо, включая уши, оказалось внутри гигантской, тяжелой, пахнущей хорошим мылом ладони.
Открыв глаза, я увидела сквозь щели между огромными пальцами стоявшего поодаль Витяню.
— Отпусти ее, — приказал он. — Наше тайное оружие, кажется, очнулось.
Хозяин клешни поднялся и отступил на шаг, и я смогла разглядеть довольно выразительное лицо с сильно развитыми надбровными дугами, огромным орлиным носом гг маленькими серыми глазками, замаскированными, как доты, иод навесом густых кустистых бровей.
— Физкультпривет, Мальцева! — Витяня ухмыльнулся и посмотрел на часы. — Ты обрастаешь криминальным опытом, как твой американский друг — трупными пятнами. Ну что, подруга, до-
дони и тихонько завыла. Никому, даже самым лютым врагам, я не пожелала бы присутствовать на собственных поминках. Я все отчетливей понимала, что женщина по имени Валентина Мальцева — свободная, неглупая, не лишенная некоторой приятности, относительно образованная и, в целом, неплохая журналистка, к которой я так привыкла и которой порой (правда, очень редко) даже гордилась, — уже десять дней как умерла, исчезла, растворилась в непрерывной цепи химических реакций подлости, измены и насилия. Моя духовная связь с собой оборвалась. Я превратилась в слизистый дергающийся комок рефлексов. Какой там интеллект, какие нравственные идеалы? В тот момент я жила только примитивным инстинктом: защититься, забиться в какую-нибудь глухую нору, выжить, не дать себя загрызть этим матерым, не знающим жалости зверям...
Я огляделась и поняла, что нахожусь в не совсем обычной ванной. В чем была ее необычность? Заведите в гигиеническое помещение любую, даже самую рассеянную женщину, и она сразу скажет, кто живет, а главное — кто никогда не жил в этом доме.
Так вот, эту роскошную комнату с большим, в полстены, зеркалом, с ванной цвета малахита, с аккуратными белыми шкафчиками, с желтым, очень чистым унитазом, раковиной и биде, отличало то, что до меня ее не посещала ни одна дама. Здесь пахло только исключительно мужчинами, здесь не было ни одного, даже самого малоприметного бабского причиндала.
Значит...
— Валентина, закругляйся!.. — услышала я из-за двери голос Витяни.
—
— У нас нет времени, дура набитая! — Мишин повысил голос. — В любой момент сюда может нагрянуть его команда, не понимаешь? Учти, что лежать все будут рядом — и убийцы, и праведники. Пора линять!
— Витя, еще три минутки!
— Шестьдесят секунд. Потом выломаю дверь...
...Позднее я не могла вспомнить, что именно руководило моими поступками — то ли страх, то ли озарение... Я стремительно прошлась щеткой по волосам, ополоснула лицо и ринулась шарить по шкафчикам, полкам, выступам этой внушительной, чужой, напоминавшей комфортабельную тюремную камеру ванной... В моей голове, как лианы в непроходимых джунглях, висели и раскачивались оборванные провода идей, ассоциаций, полузабытых детективов... Резидентура ЦРУ... Конспиративная вилла... Ванная, в которой никогда не бывало женщин...
Что я искала? Не знаю. Жизнью клянусь, не знаю. Просто, как электрик-дилетант с булавкой вместо отвертки, как человек, впервые увидевший переплетение разноцветных проводков, линий, реле, изоляторов, я рванулась наудачу и в жесточайшем цейтноте начала соединять оборванные концы, в надежде получить разряд, ток, проблеск.
Шкафчики были почти пусты: тюбик зубной иасты... какая-то склянка, видимо, с лекарством... едва промытый с чисто мужской неряшливостью помазок для бритья... бритвенный станок с полу-заржавленным лезвием... какой-то дезодорант... несколько рулонов туалетной бумаги... цветные журналы с голыми девками...
— Валентина! — окрик Мишина не оставлял времени для дальнейших поисков.
— Уже иду...
Я вздохнула, закрутила кран, присела на корточки, чтобы поправить задник туфли и... Замкнуло наконец! Под ванной что-то чернело. Протянув руку, я нащупала какой-то угловатый предмет и рванула его к себе. Послышатся легкий скрип отрываемой от фаянса клейкой ленты, и в руках у меня оказался небольшой плоский пистолет. Несмотря на жуткое нервное напряжение, на нехватку времени и на то, что за дверыо в нетерпеливом ожидании переминались с ноги на ногу двое профессиональных убийц, я еще успела подумать, что пистолет этот представлял собой образец технической эстетики. Он был изящным, красивым, каким-то завершенным и лег мне в руку так, словно конструктор делал его на заказ, специально для меня.
Как и все девушки, учившиеся в МГУ, я была знакома с принципом устройства стрелкового оружия. Я далее стреляла пару раз в университетском тире в режиме одиночных выстрелов, хотя и визжала при каждой отдаче приклада. Правда, на военной кафедре мы «проходили» автомат Калашни-
28
Буэнос-Айрес Конспиративная вилла
4 декабря 1977 года
Я глубоко вздохнула, обхватила для верности рукоятку пистолета обеими руками и толкнула ногой дверь ванной.