КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио
Шрифт:
Стоило мне задремать, как перед глазами снова и снова повторялась злополучная сцена в парке. Луч прожектора ослеплял меня, и я просыпался…
Меня беспокоило и другое. Я знал, что КГБ первым делом отправляется на квартиру разведчика, убежавшего за границу или, как я, попавшего в беду, и переворачивает в ней все вверх дном, в надежде найти какой-нибудь компромат. И очень часто находит! У Станислава Левченко, бежавшего в США, обнаружили распятие, о чем упоминалось выше. У другого разведчика — секретные документы резидентуры. Как выяснилось во время служебного расследования,
У меня, конечно, ничего подобного не было. Я никогда не оставлял ничего компрометирующего именно на такой вот случай. Но на моем письменном столе, а также на полу, на диване и стульях лежали рукописи статей или заготовки для будущих книг. Текст которых, как и положено, подвергался моей собственной доработке и потому был испещрен чернильными поправками. Я живо представлял себе укоризненное замечание кого-нибудь из коллег: мол, мы, понимаешь, не желая сил, работаем на благо родины, а он изощряется в литературном творчестве, вместо того чтобы заниматься делом!
Начальство в Москве поступает в таких случаях очень сурово. Но это все ничего. А вот что меня беспокоило всерьез, так это новенькая тетрадь на столе, на первой странице которой я вчера написал такие слова: «Дай, Господи, благополучного начала книги сей!» — и нарисовал крест.
Это было посерьезнее вчерашнего моего захвата полицией. Историю с японской полицией, может, еще удается как-нибудь дезавуировать, а идеологическое преступление — никогда.
— И это пишет советский разведчик?! — слышались мне гневные голоса начальников.
Но, к счастью, не так давно в ТАСС приехал новый напарник-чекист, с которым мы подружились, что в разведке бывает очень редко. Его-то я и ждал с самого утра, с деланным спокойствием прохаживаясь по посольскому двору. Как обычно, его обитатели почтительно здоровались со мной, не желая портить отношения с сотрудником КГБ.
«Ничего! — думал я. — Посмотрим, как вы будете здороваться завтра, прочитав газеты! Небось станете шарахаться, как от прокаженного, чтобы вас тоже не приняли за шпионов».
Наконец в посольские ворота въехала машина моего друга, и я, с трудом удерживаясь от того, чтобы побежать, поспешил ему навстречу.
Увидев меня, молодой разведчик улыбнулся, удивившись тому, что я приехал в резидентуру так рано.
— Стой и не двигайся. Неизвестно, удастся ли нам еще раз поговорить без свидетелей!.. — быстро заговорил я.
Когда друг узнал, что случилось со мной прошлой ночью, кровь отхлынула у него от лица, он был потрясен. Признаюсь, я был глубоко тронут его искренней реакцией, и, к сожалению, он единственный отнесся ко мне сочувственно. Остальные либо сторонились меня, либо укоризненно качали головой, а то и откровенно злорадствовали.
Рассказал я ему и о злополучной тетрадке, которую нужно принести мне сюда, и о рукописи, которую надо сжечь Друг бросился к машине, чтобы успеть побывать в квартире до того, как туда нагрянут офицеры управления «К».
— Да, кстати, давай условимся еще об одном! — остановил я его. —
Через час тетрадка была у меня в руках. Я выдрал из нее опасную первую страницу и сжег. А книга, о которой я просил у Бога благословения, через три года вышла в Москве, Она была посвящена воспитанию детей в Японии и называлась «Как стать японцем». На прилавках она не залежалась. Тем более, что предисловие к ней не побоялся написать сам Владимир Цветов, ведущий наш журналист-японовед, к сожалению уже покойный. Когда я позвонил Цветову по этому поводу, я опасался, что он скажет: «О каком предисловии может идти речь? Ты же теперь неприкасаемый! А я каждые два-три месяца летаю в Японию! Вдруг японцы откажут мне в визе, узнав, что я написал предисловие к твоей книге? Значит, у нас с тобой есть контакт? Нет уж, лучше обратись с этой просьбой в какому-нибудь ветерану-чекисту!..»
Но ничего подобного Цветов не сказал. Его предисловие не только украсило мою книгу, но и стало актом человеческого мужества. Я до сих пор благодарен ему за это и чту его память…
III
Герой я или преступник?
В резидентуре уже было полно народу. Все возбужденно переговаривались.
— Полиция ищет тебя по всему Токио! — послышалось со всех сторон. — Постовой полицейский приходил в ТАСС, чтобы вручить тебе повестку, по ему сказали, что тебя нет, а где ты, неизвестно! В ТАСС звонили из Токийского полицейского управления и спрашивали, когда ты появишься! А главное — ТАСС осаждает толпа журналистов! Требуют, чтобы ты вышел к ним! Завхоз Мацумото отгоняет их палкой!..
Когда я лотом увидел эту сцену по телевидению в программе новостей, мне стало не по себе. Вокруг маленького двухэтажного тассовского особняка собралась уйма народу. Все кричали, жестикулировали. В окнах верхнего этажа порой мелькали испуганные лица корреспондентских жен и тотчас скрывались за занавесками. Сами журналисты сидели за столами в офисе как ни в чем не бывало, но ничего не писали… Потом, после ухода из КГБ, мне не раз приходилось встречаться с японскими журналистами, с улыбкой сообщавшими мне:
— И я тоже стоял в той толпе!..
Тем временем ко мне подошел шифровальшик с пачкой секретных телеграмм, прибывших из Москвы. С цинизмом, свойственным людям этой профессии из-за того, что они зашифровывают для передачи в Москву доносы на нас и знают многие наши интимные тайны, он громко сказал:
— Конечно, тебя уже здесь нет. Считай, что ты уже в Ясеневе! Но все равно — ознакомься с телеграммой и распишись, хотя никакого оперативного значения теперь это уже не имеет. Поставь вот здесь последний раз в жизни свой оперативный псевдоним!