КГБ
Шрифт:
Не подозревая о том, что Мария была любовницей Опперпута, Пепита послала ей его досье, наивно полагая, что оно «удивило бы этого достойного джентльмена, если бы он узнал об этом». Захарченко-Шульц ответила, что Опперпут во всем ей признался, рассказав, что в 1921 году под пытками он согласился стать агентом-провокатором: «Он все рассказал и сейчас помогает представителям других стран, которых большевики водили за нос, окружив своими агентами, выйти из сложившегося ужасного положения…»
Захарченко-Шульц писала это письмо, находясь со своим любовником Опперпутом в Финляндии, где он якобы разоблачал деятельность «Треста». Однако признания Опперпута в прессе и частных беседах с представителями белой русской эмиграции и западных разведывательных служб были лишь последним этапом задуманной операции. Поскольку обман становился совершенно явным, ОГПУ решило свернуть деятельность «Треста», но сделать это так, чтобы, с одной стороны, повысить свой престиж, а с другой, деморализовать своих противников. Разоблачая ОГПУ, Опперпут постоянно подчеркивал, что чекисты — это колоссальная непобедимая сила. Кроме того, он намеренно преувеличивал масштабы поражения, нанесенного противникам ОГПУ. Он утверждал, что польская разведывательная служба практически полностью контролируется советскими агентами. Офицер одной из скандинавских спецслужб впоследствии
В мае 1927 года Захарченко-Шульц и Опперпут вернулись в Россию. Накануне своего отъезда они пытались убедить Пепиту Рейли, как два года назад ее мужа, перейти границу вместе с ними. Но телеграмма, посланная ей в Париж, с предложением присоединиться к ним, и доставленная почтовой службой «Американ экспресс» по ошибке совсем другой г-же Рейли, дошла до нее лишь через две недели. Если бы она пришла вовремя, то Пепита постаралась бы убедить Захарченко-Шульц в том, что Опперпут был «явный провокатор», который своей «дьявольской хитростью» заманивал ее к краю пропасти. Генерал Кутепов считал, что Захарченко-Шульц, обнаружив заговор «Треста», «тронулась умом…, не в силах избавиться от навязчивой идеи вернуться в Россию и отомстить тем, кто обманывал ее, очиститься от крови многих людей, которых она невольно послала на смерть.» Вскоре после их отъезда Кутепов и г-жа Рейли получили известие о том, что на границе их уже ждали чекисты. Видя, что скрыться нет никакой возможности, Захарченко-Шульц застрелилась. «Так окончилась жизнь самой смелой из всех русских женщин, боровшихся с тиранами своей страны,» — писала г-жа Рейли. Вероятно, так же считал и Кутепов. Заместитель начальника ОГПУ Генрих Григорьевич Ягода в интервью газете «Правда» заявил, что на протяжении многих лет и Захарченко-Шульц, и Кутепов были агентами СИС.
Сегодня КГБ открыто хвастается успешно проведенными операциями «Синдикат» и «Трест», называя их величайшими победами над контрреволюционными заговорщиками и западными разведывательными службами. Однако до сих пор не вся еще правда стала достоянием гласности. До сих пор говорят, что главные действующие лица, Опперпут и Якушев, никогда не были агентами-провокаторами ЧК. Утверждают, что один якобы был «сторонником Савинкова», а другой — «монархистом» и что однажды, прозрев, они согласились сотрудничать с ОГПУ. Двадцать лет спустя после разоблачения «Треста» эта операция послужила прекрасной моделью для целой серии провокационных акций против СИС и ЦРУ.
Глава IV
Сталин и шпиономания (1926—1938)
Рассказ о последних часах жизни Феликса Дзержинского стал своего рода библейским сюжетом в литературе, повествующей об истории становления КГБ. Федор Фомин, самый высокопоставленный чекист, переживший сталинские чистки, писал: «20 июля 1926 года он пал на своем посту, борясь с врагами партии». Всего лишь за три часа до своей смерти Дзержинский выступал на Пленуме Центрального Комитета и Центральной контрольной комиссии с «пламенной речью против уклоняющихся от линии ленинской партии». По словам Фомина, обращаясь к аудитории, Дзержинский «с полным основанием» спрашивал: «Знаете ли вы, в чем моя сила? Я никогда не щажу себя (голоса с мест в зале: „Правильно!“). Именно поэтому все присутствующие здесь мне доверяют и любят меня. Я никогда не выступаю против того, что диктует здравый смысл, и если вижу беспорядок, я набрасываюсь на него изо всех сил».
Через несколько часов после признания своих собственных заслуг Дзержинский умер от инфаркта. Узнав о его смерти, участники Пленума, которые слышали его последнюю речь, пустились наперебой превозносить его:
«В тяжелые времена бесконечных заговоров и контрреволюционных выступлений, когда советская земля превратилась в пепел, а пролетариат, борющийся за свою свободу, оказался в кровавом окружении своих врагов, Дзержинский проявил нечеловеческую энергию, день и ночь без сна, без пищи, без всякого отдыха, он стоял на своем посту, его ненавидели враги рабочих, но он смог даже их заставить уважать себя. Его величественная фигура, личная храбрость, проницательность, прямота и исключительная честность снискали ему огромное уважение».
Смерть Дзержинского наступила в очень удобный момент для Иосифа Сталина. К этому моменту он уже практически одержал победу в затянувшейся борьбе за власть, которая последовала за смертью Ленина. «Железный Феликс», даже если бы ему не удалось ничего добиться, наверняка выступил бы против использования ОГПУ как инструмента провокаций и обмана в борьбе с инакомыслящими внутри партии, хотя те же самые методы он, не задумываясь, применял против врагов коммунистов. После смерти Ленина Дзержинский стал председателем Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) и начальником ОГПУ. Безусловно, он выступил бы против нападок на «буржуазных специалистов» в промышленности и жестокой классовой войны в деревне, которую Сталин начнет через несколько лет. В своей «пламенной речи» за три часа до смерти Дзержинский впервые выступил со столь беспощадной критикой в адрес партийного аппарата: «Когда я смотрю на наш аппарат, на нашу систему организации, на нашу невероятную бюрократию и наш крайний беспорядок, опутанный всевозможными проволочками, я буквально прихожу в ужас». На смену Дзержинскому был поставлен Вячеслав Рудольфович Менжинский, высокий, стройный мужчина в позолоченном пенсне, отличавшийся от своего предшественника большей мягкостью. На первый взгляд, эти два человека имели много общего: оба они были старыми большевиками и выходцами из зажиточных польских семей. Менжинский стал членом коллегии ЧК вскоре после ее основания и был назначен первым заместителем Дзержинского, когда тот стал председателем ОГПУ. Пожалуй, он был самым образованным из всех, кто приходил в руководство КГБ. Даже бывший сотрудник ОГПУ Георгий Агабеков, который после побега на Запад не проявлял особой симпатии по отношению к своим бывшим коллегам, говорил о нем как о человеке «глубокой культуры» и «всестороннего образования». По словам Федора Фомина, Менжинский свободно владел двенадцатью языками, когда он был принят на работу в ЧК. Позже он овладел китайским, японским, персидским и турецким языками. Но он проявлял интерес не только к языкам, но и к точным наукам: физике, химии, астрономии, математике. Вместе с тем Менжинский не был тем воплощением силы и власти, каким был его предшественник. Даже Фомин в своих официально одобренных панегириках вынужден был признать, что «у него не было командного голоса». Для многих, кто работал с ним, «было странно слышать приказ от председателя ОГПУ, который обычно начинался словами: „Я покорно прошу…“ Троцкий, преследование которого со стороны ОГПУ началось во времена Менжинского, считал его странной,
Из-за слабого здоровья Менжинского и его вялого стиля руководства власть в ОГПУ постепенно перешла к его более агрессивному заместителю Генриху Григорьевичу Ягоде, коренастому, пышащему здоровьем еврею, который коренным образом отличался от Менжинского как по своим манерам, так и по внешнему виду. Воспоминания об этом человеке до сих пор не вызывают ничего, кроме стыда, даже среди сотрудников КГБ. Практически во всех мемуарах о сталинской эпохе это имя упоминается с отвращением. «Если Менжинский не имел себе равных по широте образования, Ягода не имел себе равных по жестокости, бескультурью и грубости», — писал Агабеков. Однако его грубость и жестокость еще не проявились столь явно, когда Дзержинский назначил его своим вторым заместителем в 1923 году. Возможно, Дзержинский полагал, что он был просто исполнительным и энергичным бюрократом, полным амбиций. Ягода стал классическим примером бюрократа, испорченного чрезмерной властью. Его растущая претенциозность была под стать его жестокости. Как рассказывал один из сотрудников Ягоды, за несколько дней до того, как он был отстранен от занимаемой должности летом 1936 года, он был полностью поглощен разработкой своей новой служебной формы: белый шерстяной костюм, отделанный золотыми галунами, небольшой позолоченный кортик, как у военно-морских офицеров при царе, голубые брюки и ботинки из специально выделанной импортной кожи.
Сталин никогда полностью не доверял Ягоде, отчасти потому, что сам был антисемитом, и потому, что Ягода симпатизировал «правой оппозиции» и ее популярному лидеру, Николаю Бухарину. В 1928 году в разговоре с Каменевым Бухарин сказал, что и Ягода, и Трилиссер, второй заместитель председателя ОГПУ и начальник ИНО, «были с ними». Он также сказал, что Ягода передал ему секретную информацию о восстаниях крестьян. Вместе с тем Бухарин знал, что Ягода был оппортунистом и что на его поддержку рассчитывать не следовало. В 1931 году Сталин попытался укрепить свое влияние в ОГПУ, направив туда партийного аппаратчика А.И. Акулова, который так же, как и Ягода, занял пост первого заместителя председателя ОГПУ. Но уже через год Акулов был вынужден оставить этот пост. Тем не менее, выжидая удобного момента для того, чтобы поставить своего человека во главе ОГПУ, Сталин смог договориться с Ягодой. Ягода был скорее карьеристом, чем идеологом, и был готов пойти за Сталиным, лишь бы продвинуться по служебной лестнице. Вместе с тем он не был готов безоговорочно поддержать Сталина. Трилиссер же был более активным сторонником «правой оппозиции». Уже в 1923 году он присоединился к Бухарину в наступлении на троцкистскую линию. Но к концу 1929 года Ягода, рассматривая Трилиссера как потенциального соперника, смог при поддержке Центрального Комитета добиться, чтобы Трилиссер был убран из ОГПУ. Вместо него на пост главы ИНО был назначен бывший начальник КРО (контрразведка) Артур Артузов.
Первый год пребывания в руководстве ОГПУ Менжинского и Ягоды был отмечен успешным завершением операции «Трест». Однако этот успех был омрачен целым рядом скандальных разоблачений и провалов советской внешней разведки. Безопасность быстро растущей сети ОГПУ и военной разведки была поставлена под угрозу уязвимостью советских шифров, а также неопытностью советских резидентов в организации работы местных коммунистов, которые, отличаясь большим рвением, очень часто действовали по-дилетантски. Весной 1927 года произошло сенсационное разоблачение советской агентуры, работавшей в восьми странах. В марте была раскрыта шпионская организация в Польше, возглавляемая бывшим белым генералом, ставшим впоследствии агентом ОГПУ, Даниэлем Ветренко; ведущий специалист советско-турецкой корпорации в Стамбуле был обвинен в организации шпионажа на турецко-иракской границе; и, наконец, швейцарская полиция объявила об аресте двух советских шпионов. В апреле, во время обыска, проведенного в советском консульстве в Пекине, было найдено огромное количество документов о советской шпионской деятельности; французская «Сюрте» арестовала восемь членов советской шпионской сети, возглавляемой Жаном Креме, членом Политбюро Французской коммунистической партии. В мае были задержаны сотрудники австрийского Министерства иностранных дел, которые снабжали агентов ОГПУ секретной информацией; а в результате рейда и обыска, проведенного британскими спецслужбами в Лондоне в помещениях Всероссийского кооперативного общества («Аркос») и советской торговой делегации, была раскрыта, по словам Уильяма Джойнсона-Хикса, министра внутренних дел Великобритании, человека, известного своей эмоциональностью и склонностью к некоторому преувеличению, «одна из самых больших и самых гнусных шпионских организаций, о которых я когда-либо слышал».
Полицейские рейды в Пекине и Лондоне, за которыми последовала публикация некоторой разведывательной информации, нанесли особенно сильный удар по советской внешней шпионской сети. Документы, опубликованные в Китае, содержали огромное количество скандальных деталей, рассказывающих о секретной советской деятельности (в основном военной разведке), включая полученные из Москвы инструкции о том, что «не следует избегать никаких мер, в том числе грабежа и массовых убийств», с тем чтобы способствовать развитию конфликта между китайским народом и западными странами. В них также содержались списки имен агентов, инструкции китайским коммунистам по оказанию помощи в проведении разведывательных операций, а также детальное описание оружия, тайно ввозимого в Китай. Хотя английской полиции не удалось захватить такого большого количества чрезвычайно важных документов, опубликованные в Лондоне материалы имели не меньший эффект, поскольку они сопровождались сообщением о том, что британским специалистам вновь удалось разгадать советский дипломатический шифр. В своих выступлениях перед Палатой общин премьер-министр, министр иностранных дел и министр внутренних дел цитировали телеграммы из перехваченной советской дипломатической переписки.