КГБ
Шрифт:
В середине тридцатых большинство старшекурсников в Кембридже были настроены апатично-консервативно. Хотя консерваторы располагали самыми крупными политическими клубами в Оксфорде и Кембридже, они казались интеллектуально вымирающими и сторонящимися какой-либо активной деятельности. В начале 1934 года автор заметки в «Кембридж Ревью» заметил:
«Политическая деятельность в старых университетах за последние несколько лет была, главным образом, занятием социалистов и, во все большей степени, коммунистов… Русский эксперимент вызвал в университетах очень большой интерес. Он считается смелым и конструктивным, а молодежь, которая всегда нетерпелива по отношению к осторожной медлительности и препятствиям со стороны старшего поколения, склонна сочувственно отнестись (часто независимо от политических взглядов) к этой попытке найти новый социальный и политический порядок.»
Рост симпатий среди идеалистически настроенных
«Казалось невероятным, что (лейбористская) партия настолько беззащитна перед резервами силы, которые реакция сумела мобилизовать в минуту кризиса. Что еще более важно, тот факт, что избиратели, по всей видимости, будучи достаточно искушенными, тем не менее попали под воздействие циничной пропаганды, ставит под сомнение верность исходных предпосылок демократии в целом».
Когда лейбористы потеряли ориентиры в «великой депрессии», Россия как раз находилась в самой гуще великих экономических преобразований первой пятилетки. «Великолепную пятерку» соблазнила не жестокая реальность сталинской России, а мифический образ золотого века социализма: рабоче-крестьянское государство, мужественно строящее новое общество, свободное от социального снобизма британской классовой системы. Этот мифический образ был настолько прочным, что его не могли разрушить даже поездки в Россию, совершаемые теми, кого он соблазнил. Малькольм Маггеридж, возможно, лучший из британских журналистов, работавших в Москве в середине тридцатых годов, писал о радикальных пилигримах, прибывавших в сталинскую Россию из Великобритании:
«Их восторг по отношению ко всему, что они видели и что им говорили, и то, как они выражали этот восторг, безусловно, являют собой одно из чудес нашего века. Среди них были страстные защитники гуманной бойни, которые взирали на массивное здание ОГПУ со слезами благодарности на глазах; страстные защитники пропорционального представительства, которые с готовностью соглашались, когда им объясняли необходимость диктатуры пролетариата; страстные священники, которые благоговейно перелистывали страницы атеистических изданий; страстные пацифисты, которые с восторгом смотрели на танки, с лязгом ползущие по Красной площади, и тучи бомбардировщиков, от которых становилось темно в небе; страстные специалисты по градостроительству, которые стояли перед перенаселенными обветшавшими многоквартирными домами и шептали: „Если бы только у нас в Англии было что-нибудь похожее!“ Эта почти невероятная доверчивость туристов, по большей части с университетским образованием, изумляла даже советских официальных лиц, привыкших к гостям из-за рубежа…»
Американский корреспондент Уильям С. Уайт, работавший в Москве, отмечал такую же наивность среди приезжавших в сталинскую Россию американцев:
«Они с огромным энтузиазмом относятся ко всему, что видят, но не всегда логичны; они испытывают энтузиазм еще до приезда, и визит лишь удваивает его. Учительница из Бруклина съездила на экскурсию в типографию одной из газет. Там она увидела машину, творившую чудеса с бумагой. „Действительно, это замечательно, — сказала она. — Такое удивительное изобретение могло быть сделано только в такой стране, как ваша, где труд свободен, где нет эксплуатации и где все работают на одну цель. Я напишу книгу о том, что я здесь увидела“. Она была немного смущена, когда увидела сзади машины табличку „Сделано в Бруклине, штат Нью-Йорк“.
Однако для «великолепной пятерки» опьяняющий идеализм тайной войны с фашизмом в рядах Коммунистического Интернационала был еще более мощным стимулом для начала сотрудничества с НКВД, чем симпатия Советскому Союзу. Крестовый поход против фашизма, приведший к вербовке шпионов из Кембриджа, был организован Вилли Мюнценбергом, великим виртуозом коминтерновской пропаганды и создателем в двадцатые годы «клубов для невинных», предназначенных для «организации интеллектуалов» в подставных организациях, с коммунистами во главе. Во время антикоммунистической «охоты за ведьмами», развязанной нацистами вслед за поджогом рейхстага (здания немецкого парламента) 27 февраля 1933 года, ответственность за который нацисты возложили на коммунистов, Мюнценбергу
Великий физик Альберт Эйнштейн также согласился участвовать в комитете и вскоре обнаружил, что его называют «председателем». Участие этих людей придавало комитету вид непартийной филантропической организации. На деле же, как позже писал Кестлер, парижский секретариат, руководивший комитетом, был «чистой воды коммунистическим партийным собранием под руководством Мюнценберга и под контролем Коминтерна… Мюнценберг сам работал в большом кабинете в помещении Всемирного комитета, но никто из посторонних об этом не знал. Все было очень просто».
Находясь в Париже, Мюнценберг в августе 1933 года опубликовал документ, безусловно, имевший наибольший пропагандистский успех за всю историю Коминтерна: «Коричневую книгу» о терроре Гитлера и поджоге рейхстага». Моментально переведенная более чем на двадцать языков, начиная от японского и заканчивая идишем, «Коричневая книга» стала, по выражению Кестлера, «библией антифашистской борьбы». Кестлер заявлял, правда, несколько преувеличивая, что издание «возможно, произвело больший политический эффект, чем любой другой памфлет, с того момента, когда полтора века назад Том Пейн в своем „Здравом смысле“ потребовал независимости для американских колоний». Согласно названию, книга была «подготовлена Всемирным комитетом помощи жертвам немецкого фашизма (ПРЕЗИДЕНТ: ЭЙНШТЕЙН) с предисловием ЛОРДА МАРЛИ». «Мое имя, — писал Эйнштейн, — появилось в английском и французском изданиях, как будто все это написал я сам. Это неверно. Мне там не принадлежит ни слова». Но поскольку книга служила благому делу, великий физик решил не предъявлять претензий. «То, что не я это написал, — добродушно заявлял он, — ничего не значит…» Предисловие лорда Марли, написанное в «Палате лордов, Лондон SW1», придавало этому мошенническому изданию респектабельный и сугубо достоверный вид. «Мы не пользовались наиболее… сенсационными… документами, — заверял читателей благородный лорд. — Все, о чем говорится в этой книге, было тщательно проверено и является типичным примером среди множества подобных случаев». Лорд Марли был достаточно наивен, чтобы и самому поверить в собственное предисловие.
Как и большинство других удавшихся фальсификаций, «Коричневая книга» во многом опиралась на факты. Однако факты, как позже признавал Кестлер, были смешаны с ложью и «наглым блефом», изготовленным «разведывательным аппаратом Коминтерна». Большая часть материала, согласно Кестлеру, была написана основным помощником Мюнценберга Отто Кацем (он же Андре Симон). Чешский еврей, Кац, как и Мюнценберг, был нестандартным космополитичным центральноевропейцем, обладавшим большим обаянием и по крайней мере внешне отнюдь не привязанным к тому доктринерскому сталинизму, которого можно было бы ожидать от коммунистического аппаратчика. В двадцатые годы Кац обзавелся обширными связями в издательском деле, журналистике, театре и кино. «В Голливуде, — писала Бабета Гросс, — он очаровывал эмигрировавших немецких актрис, режиссеров и писателей. Кац пользовался огромным успехом у женщин, что очень помогало ему в организации комитетов и компаний». Кестлер соглашался, что Кац был «привлекателен в глазах женщин, особенно среднего возраста, с благими намерениями, политически активными, и искусно пользовался ими, чтобы облегчить себе жизнь»:
«Одной из задач Отто было… шпионить за Вилли по поручению аппарата. Вилли знал об этом и не обращал внимания. Отто был нужен Вилли, но он почти не скрывал своего презрительного к нему отношения… Несмотря на все свое убожество, Отто был, как ни парадоксально, весьма симпатичным человеком. Он отличался великодушием авантюриста, мог быть отзывчивым, импульсивным и готовым помочь — пока это не противоречило его интересам».
Писать «Коричневую книгу» Кацу помогали Александр Абуш, бывший редактор газеты Коммунистической партии Германии «Роте Фане», а впоследствии министр в послевоенном правительстве Восточной Германии, и ряд других коммунистических журналистов. Попытки точно определить состав Всемирного комитета помощи жертвам немецкого фашизма, изготовившего «Коричневую книгу», ни разу не увенчались успехом. Один радикальный журналист из Америки во время пребывания в Париже обнаружил, что в результате своих расспросов ходит по замкнутому кругу: