Кхмерский язык
Шрифт:
— О, лишние уши можно легко убрать.
Я скомандовал гестаповцам:
— Все в машину. С Тельманом. И отъехать на сто метров.
Гестаповцы тут же погрузили Тельмана в авто и уехали на положенное расстояние. Выстроившиеся у ворот концлагеря эсэсовцы все еще меня ждали, но они были далеко и нас слышать не могли. С нами осталась только пара моих адъютантов — штандартенфюрер Гротманн и Брандт, которого я так и не повысил.
— Ну? Мои адъютанты — это не лишние уши, это уши правильные и нужные. Так что говорите честно.
— Честно? — Аденауэр снова криво усмехнулся, — Если честно — то
Вот это да. А Аденауэр, похоже, шарит. И кроме того, не боится вообще. Я был в восторге.
— Вам Гёрделер сказал про двойников?
— Нет, ничего подобного Гёрделер мне не говорил. Он же не дурак. Но и я не дурак, у меня есть глаза.
— Ну вот что, герр Аденауэр… Я никакой не актер, и я вам это сейчас докажу. Хотите проинспектировать со мной концлагерь?
— Нет. Я этого делать не намерен. Я в ворота этого вашего учреждения не войду, ни при каких условиях. Разве что силой затащите.
— Ладно, черт с вами. Ждите меня тогда, вместе с Тельманом. Вы же не подеретесь с ним, пока ждете меня? Просто он коммунист, а вы центрист, как написано в вашем досье…
— Очень плохая шутка, — парировал Аденауэр, — Учитывая, что Тельмана на допросах в гестапо в свое время избили до полусмерти, выбили ему половину зубов. Он мне по дороге сюда рассказал.
— Да, вы правы.
Я кивнул и направился к ожидавшей меня у ворот концлагеря толпе эсэсовцев. Странно, но встреча с Аденауэром как будто придала мне сил.
«Доктор» Гебхардт, оберфюрер СС, личный врач и ближайший друг Гиммлера, член штаба рейхсфюрера СС, инициатор изуверских экспериментов над людьми в нацистских концлагерях, эксперименты проводил лично. В 1944 году по приказу Гиммлера тайно пытался убить рейхсминистра вооружения Шпеера. После войны повешен, по итогам Нюрнбергского процесса над нацистскими врачами.
Эрнст Тельман, председатель ЦК Коммунистической партии Германии, в реальной истории расстрелян по приказу Гитлера в 1944 г.
Конрад Аденауэр, в реальной истории федеральный канцлер ФРГ в 1949–1963 гг.
Комендант лагеря штурмбаннфюрер Зурен уже протягивал мне руку.
Рука была какой-то странной, бурой, как будто в грязи. Или в крови? Или это у меня уже едет крыша от нервного напряжения, а у Зурина просто нездоровый цвет кожи, как часто бывает у хронических алкоголиков?
— Мы рады вас видеть, рейхсфюрер, мы всегда рады вас приветствовать. Разрешите доложить? В настоящее время в нашем лагере 15 983 женщины, 325 детей, да еще во внешнем лагере — 3 112 мужчин-заключенных.
Я проигнорировал протянутую мне руку, чем смертельно обидел коменданта Зурена.
— Заключенные построены, пойдемте, рейхсфюрер, скорее пойдемте!
Я вошел в ворота концлагеря молча.
Заключенные и правда были построены, на плацу, раскинувшемся среди лагерных бараков и вышек.
Плац был огромен, и про пятнадцать тысяч женщин Зурен тоже не соврал. На меня взирала целая орда женщин в одинаковых полосатых платьях, в веревочно-деревянной обуви. Или не женщин? Узники были настолько тощими и изможденными, что уже походили не на женщин или мужчин, а на трупы, на древнеегипетские мумии. Вдобавок все еще и были острижены наголо.
Я двинулся в сопровождении коменданта вдоль толпы, и меня провожали тысячи голодных блестящих глаз узниц. Глаза глядели без всякой ненависти, с искренним безразличием. Они как будто уже смотрели с той стороны, которая ждет человека за порогом смерти, с той стороны, где все земное уже не имеет никакого смысла.
Я бессмысленно остановился рядом с одной девушкой, живым трупом. Девушка была ростом с Гиммлера, но весила, наверное, килограмм тридцать, руки у неё были такими тонкими, что я удивился, как они еще не сломались.
— Еврейка, что ли?
— У нас нет евреев, рейхсфюрер, — гордо доложил комендант Зурен, — Наш лагерь — юденфрай, свободный от евреев. Все уничтожены, как вы и приказывали! Эта девушка — сектантка. Библьфоршер! А вон та рядом — извращенка, она спала с женщинами! Но тут мы, конечно, быстро её отучили.
Комендант Зурен превосходно ориентировался в своем контингенте, то ли знал всех лично, а то ли просто смотрел на цветные нашивки на рукавах платьев. Разных нашивок тут было много — зеленые, черные, красные, фиолетовые… Я этой цветовой кодировки заключенных не знал, её знал Гиммлер. Рейхсфюрера все это очень заводило, я чувствовал, как бушуют в моей голове его нейроны. Толпа вот этих женщин — бесправных, измученных, с которыми можно делать, что угодно… Гиммлер находил это зрелище прекрасным.
Я посмотрел на Свидетельницу Иеговы, посмотрел на лесбиянку. Я хотел сказать коменданту Зурену, что тут напрашиваются кое-какие аналогии с моим родным миром, откуда я прибыл, но не смог. Я вообще больше не мог выдавить из себя ни слова, как будто мне язык отрезали. И в голове тоже была странная пустота. Я даже уже не понимал, что говорить такое Зурену было бы странно и недопустимо.
А комендант потащил меня дальше, теперь уже чуть ли не под руку. На краю площади валялись два трупа, тоже женщины, у обеих головы превращены в кашу автоматными очередями.