Кидалы в лампасах

Донской Сергей Георгиевич

– Значит, не очень хочешь, – крикнул ей тот самый безусый юнец, который сопровождал ее в лагерь. Глаза у него сверкали, как две черные бусины, вымоченные в масле. Он пожирал этими маслянистыми глазами пленницу и часто сплевывал под ноги набегающую слюну, напоминающую по виду мыльную пену.

– Значит, не очень сильно хочешь, – поддержал юнца Ворон, оглаживая свою черную бороду. – Как только желание становится нестерпимым, оно само прокладывает себе дорогу, так говорят наши мудрецы.

– Как горный поток, – крикнул другой боевик, лишь немногим

старше первого.

Алисе было не до кавказских премудростей.

– Пусть ваши люди отвернутся, – потребовала она, чуть ли не топая ногой.

– Пусть, – равнодушно согласился Ворон. – Скажи им.

– Они меня не послушают.

– А почему они тебя должны слушать? Может быть, ты им сестра, мать, невеста?

– У-у-у! – негодующе взвыли боевики.

– Вот видишь, – нравоучительно сказал Алисе Ворон, – ты для них никто, пустое место. Будь ты им сестрой, они бы не осмелились даже на твои голые ляжки глядеть, потому что это большой грех. Но ты не чеченка, и ты не мусульманка. Ты русская, так что не жди к себе уважения.

– И стесняться не надо, – крикнули из толпы с ужасающим акцентом. – Ты для нас все равно как ослица, которая делает пись-пись.

– Уведите меня отсюда, – потребовала Алиса, не поднимая глаз. – Я ничего не хочу.

– Так я тебе и поверил, – засмеялся Ворон. – Надеешься напустить лужу где-нибудь в укромном уголке? Не выйдет.

– Уведите!

– Не смей повышать голос, русская женщина.

– Я не повышаю.

– И не смей требовать.

– Я не требую. Я просто прошу. Пожалуйста. – Алиса молитвенно сложила руки на груди. – Я очень прошу вас.

– Ладно, придется войти в твое положение, – проворчал Ворон, ухмыляясь в бороду. – Ты ведь на самом деле очень хочешь по-маленькому, а сделать это стесняешься. Поэтому мои люди тебе помогут. – Отвернувшись, он что-то крикнул по-чеченски.

Не прошло и полминуты, как Алиса, ошеломленная, онемевшая, похолодевшая от ужаса, оказалась опрокинутой на траву. Один боевик держал ее за руки, второй сидел на ней верхом, но почему-то в штанах, почему-то не делая попыток изнасиловать беспомощную пленницу.

Она поняла, что происходит, когда его твердое колено, обтянутое засаленным камуфляжем, уперлось в низ ее живота.

– Ай, – вскрикнула Алиса, не столько от боли, сколько от стыда.

Резкого нажатия на мочевой пузырь оказалось достаточно, чтобы она напрудила в трусы, как в детстве, хотя, когда Алиса была маленькой, ей не приходилось сталкиваться с заросшими до глаз чеченцами, на которых нет никакой управы. С чеченцами, которые повсюду чувствуют себя как дома. Которые измываются над тобой при каждой возможности, потому что ничего другого они в этой жизни делать не любят и не умеют.

– Мерзавцы, – плакала Алиса, ощущая, как горячо, как мокро сделалось под ее розовой юбчонкой, перепачканной зеленью травы. – Как вам не стыдно, мерзавцы!

Ее мучители только ржали, обступив ее чуть ли не вплотную, их грязные волосатые руки непроизвольно почесывали все, что зачесалось у них между ногами.

– А

почему нам должно быть стыдно? – высокомерно удивился подбоченившийся Черный Ворон. – Разве кто-нибудь из нас ходит под себя? Нет. Это делают лишь животные.

– И русские, – крикнули из толпы.

– Не просто русские, а любые неверные, – поправил подсказчика Ворон, после чего счел нужным сделать еще одно уточнение: – Которые приравниваются Аллахом к самым тупым и грязным животным.

– К свиньям! – выкрикнули хором несколько боевиков.

Что могла возразить им одинокая, униженная девушка, сидящая на земле в перепачканной юбке и мокрых насквозь трусах? Что она не свинья? Что они сами грязнейшие и гнуснейшие из существ, сотворенных господом? Ее мнение ничего не значило. Ее слова ничего не стоили. Как и ее горючие слезы.

Как и ее бестолковая жизнь.

* * *

В землянке потемнело: это спускающаяся фигура на мгновение заслонила дневной свет, после чего перед Алисой появился усмехающийся Черный Ворон, баюкающий на плече свой неизменный автомат.

– Трусы просушила? – спросил он, окидывая взглядом землянку.

– Просушила, – ответила Алиса, постаравшись придать своему тону вызывающую интонацию.

– Прямо на себе? – Ворон захлопал глазами, притворяясь обычным простодушным горцем, которым он на самом деле не был.

– А вам какое дело?

– Это не… негигиенично. – Сложное слово было произнесено по слогам. – Белье нужно стирать и вывешивать на солнышко.

– Вы своих архаровцев гигиене учите, – проворчала Алиса. – А то несет от них, как от оживших мертвецов. Падалью.

– Падалью, – повторил Ворон. – Твое счастье, что нас сейчас никто не слышит, иначе мне пришлось бы убить тебя на месте. Не смей оскорблять чеченских воинов, идиотка. Между прочим, настоящий чеченец подмывается несколько раз на дню, даже находясь в плену у русских. Если он, конечно, не какой-нибудь там Гантемиров или Кадыров. – Презрительно сморщившийся Ворон добавил: – Правда, так бывает в настоящей тюрьме, а не в зиндане, где чистой воды не дождешься.

– Что такое зиндан? – спросила Алиса, машинально покосившись на упаковку минералки, дожидающуюся, пока жажда пленницы не станет сильнее ее здравого смысла.

Ворон проследил за ее взглядом, коротко хмыкнул и пояснил:

– Зиндан – это просто яма. Глубиной четыре-пять метров. Все, что ты видишь со дна, это небо.

– А мне отсюда даже неба не видно, – напомнила Алиса. – Значит, ваша землянка еще хуже зиндана.

– Ты так считаешь? – Ворон криво улыбнулся. – Года два назад меня арестовали в горном селе Тевизана. Меня избили и бросили на дно ямы, вырытой на территории 45-го полка МВД, и все федералы ходили туда испражняться и мочиться. – Глаза Ворона сделались похожими на пару угольков, тлеющих в полумраке. – А в перерывах они просто стояли вокруг и плевали вниз, – сказал он глухо. – Ты думаешь, что после этого я стану обращаться с русскими пленниками как-то иначе?