Киевские крокодилы
Шрифт:
— Достаточно взглянуть на ваше лицо, чтобы не верить этому, — успокоила ее Милица.
— Да, вы правду говорите, я так измучена, страдаю.
— Зайдите ко мне, — просто сказала Милица. Тамара Дадиановна поблагодарила и изъявила согласие.
В маленькой уютной квартире Аринушка все чисто прибрала, ожидая хозяйку. Леля уже играла с сестрой в куклы. Несмеянова остановилась посреди комнаты, не снимая накидки.
— Садитесь, — проговорила Милица. — Хотите чаю?
— Благодарю вас. Я еще не могу одуматься, что мне делать, на что решиться, что предпринять?
Милица вышла на минуту в кухню, чтобы распорядиться относительно самовара, после чего сказала своей гостье:
— Не зная ваших семейных отношений, можно сказать, что вы страдательный элемент и муж ваш нехороший человек. Отчего бы вам не развестись? Ведь жизнь с ним хуже всякой каторги.
— С какой же стати я должна принять на себя грязную сторону дела, позволить добровольно окатить себя ушатом помоев? — воскликнула Тамара Дадиановна. — Он с первых дней супружества обманывал меня, провел все мое состояние и теперь хочет бросить, как выжатый лимон. Нет, я так скоро не сдамся.
— Ах, я тоже несчастна! — сказала Милица: у меня хотели отнять ребенка: — девочку семи лет. Потом, любимая мною девушка лежит больна в тюремной больнице. Она убила человека, похитившего ее доброе имя, и меня так измучили допросы у следователя. Меня подозревают чуть ли не в сообщничестве. Бежать бы отсюда на духовный и физический простор, но трудно вырваться из опутавших сетей.
— Куда бежать? — скорбно повторила Тамара Дадиановна.
— Ах, надо, чтобы непременно было куда убежать всем оскорбленным, обиженным судьбою, где истерзанная, уязвленная душа человека могла бы отдохнуть и возродиться для новой жизни. Сам Христос, сострадая таким людям, сказал: «приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз упокою вы».
Тамара Дадиановна задумалась.
Аринушка, накрыв стол белой скатертью, подала самовар, и Милица налила своей гостье первую чашку.
— Вы бы могли осуществить эту идею, — сказала Тамара Дадиановна: — дать приют всем истерзанным, оскорбленным душою женщинам, которым дано от Бога в этом мире страдать и скорбеть. Отереть слезы этих несчастных созданий, вернуть им человеческий образ — великий подвиг и мы ждем такую женщину: она должна явиться и свершить это дело.
— Найдется кто-нибудь сильнее меня, — сказала Милица: — я сама много страдала, притом у меня нет достаточных средств для этого.
— Может быть, я вас стесняю? — спохватилась Несмеянова.
— Нисколько, — весело отозвалась Милица. — Как только мне удастся выручить Лидию, я уеду в имение Архиерейская роща и там отдохну душой. Хотите вы со мной поехать?
— Я? — вздрогнула Тамара Дадиановна: — это уже слишком много с вашей стороны. Если позволите, я пробуду у вас одну-другую недельку, выручу свои вещи, там у меня есть деньги, напишу кое-кому из родных в Тифлис и в конце концов оставлю мужа и поступлю в общину сестер милосердия.
VI
Наступили последние дни великого поста, а вслед за ними праздники. Солнце грело уже по-весеннему, когда Милица спешною походкой спускалась
Милица вошла в контору и обратилась к дежурному чиновнику с просьбой о свидании с больной Лидией Осиевской.
Тот посоветовал обратиться к помощнику начальника тюрьмы, расхаживавшему по двору, и даже указал ей на него в окно.
— Merci, — произнесла Милица и повернулась, чтобы выйти.
Старая дева, с длинным сумрачным лицом, служащая добрый десяток лет в конторе, подняла голову от переписки, взглянула на нее недоброжелательно и опять воткнула свой длинный нос в бумаги, причем как-то особенно зло заскрипела пером.
Помощник начальника тюрьмы, маленький, кругленький, с одутловатыми румяными щечками, разгуливал по двору, присматривал за работами и острил. Легкая шинель его распахнулась на груди, круглое объемистое брюшко высовывалось наружу. Со звонким грудным смешком он быстро, будто мячик, перекатывался с одного места на другое, напоминая своей маленькой юркой фигурой одну из крыс епископа Гаттона.
Милица принуждена была сделать несколько концов, чтобы поймать его на одном месте, и то удалось ей только благодаря тому обстоятельству, что его обступило несколько человек просителей.
— Стойте, дайте пройти! Что вы меня облепили, как мухи мед? Разве я медовый? — острил помощник начальника тюрьмы, выслушивая просьбы то от одного, то от другого. Маленькие черные глазки его быстро пробегали по сторонам.
— Не говорите все разом, — ничего понять нельзя. Вы мать студента X.? Прекрасно. А вы к арестанту Z? небось опять табак и водку принесли? Это не дозволяется, прикажу осмотреть. А вы к тому военному, что Ваську Хрыка избил? Вам что, сударыня, угодно? — обратился он к Милице.
— Больную, Лидию Осиевскую, — отвечала та.
— Как вы изволили сказать? Что-то я не помню такой. К какой категории относится ее преступление?
Милица затруднялась некоторое время ответом.
— Да говорите, за что она сюда попала! Ведь не за добродетели же? — возвысил он голос и взъерошился весь, будто петух на бой. Маленькая фигурка его преисполнилась необыкновенного достоинства и чуть ли не величия.
— Известно, за хорошие дела сюда не попадешь, заметила сермяга. — Хошь и барыня, значит, стоила того!
— От сумы и тюрьмы никто не отказывайся, — вставил следующий посетитель.
— Осиевская числится убийцей, — сказала Милица.
Ей слишком тяжело и невыносимо было это объяснение, в то же время она дала себе слово во что бы то ни стало добиться свидания с больной девушкой.
— Вот оно что!.. — подмигнул одним глазом помощник начальника тюрьмы. — Однако идите все в контору и там ожидайте очереди. Мне сейчас некогда, — перекличка новых арестантов и того гляди, чтобы какая-нибудь шельма не удрала, — распорядился он и поспешил во внутренний двор.