КИФ-5 «Благотворительный». Том 2 «Юношеский»
Шрифт:
Оно потрясло всех…
Пришелец, наконец, снял шлем. Под ним оказалось лицо! Тонкие светлые брови, глубоко посаженные серые глаза, прямой тонкий нос и слегка впалые щёки… Слишком светлый, но… он подобен нам, кто бы мог подумать!..
Неизвестный коснулся запястья, и костюм сполз с него, скатавшись в чёрный шарик. Он легко уместился в ладони. Под костюмом пришелец носил обычную одежду, похожую на нашу. Порядком потёртые джинсы цвета индиго, такого же цвета рубашка…
Сам он оказался совсем худым, с кожей гораздо
Толпа охнула.
– Приветствую вас, будущие коллеги! Не беспокойтесь, это всего лишь, защитный костюм, кхм-хм… Изготовленный по особой технологии… По ней сделан и корабль, на котором я прибыл к вам.
Он говорил приятным, но сильным баритоном, и что самое удивительное – на НАШЕМ языке!
– Мы давно наблюдали за вами, – продолжал он, окинув взглядом толпу. – Сегодня вы совершили прорыв, покорив межзвёздное пространство. Я – посол нашей планеты. Мы готовы сотрудничать с вами.
Народ перевёл взгляд с пришельца на главу Корпорации. Тот, почувствовав на себе взгляды, почесал плешивую голову и, пошатываясь, направился к неизвестному.
Пришелец протянул ему руку – совсем такую же, как и у нас, только бледно-жёлтую.
Наш главный учёный неуверенно ответил на приветствие. Пот выступил на его морщинистом лбе, руки тряслись.
Я набрался смелости и подошёл ближе. Сцена палеоконтакта хорошо просматривалась с этой позиции. Сейчас я заметил, что уши у пришельца отличаются от наших.
– Ваш народ страдает от войн, – он смотрел на главу Корпорации. – Поверьте, и мы через это прошли. Сейчас, у нас правит не просто научная мысль, – он снова обнял взглядом толпу и поднял указательный палец. – Но, мир. Мы давно развиваем и обучаем другие цивилизации. Мы – за мир без болезней и развитие во всём межзвёздном пространстве.
– М-мы… можем это обсудить, – наконец выдавил из себя глава Корпорации.
5. Будущее
Я видел своими глазами, как народ исцелялся. Как вырастали конечности, потерянные на войне. Как слепцы плакали, впервые видя – а не чувствуя – яркий свет разных солнц. Как враждующие стороны пожимали друг другу руки и подписывали мирное соглашение. Как больные раком поднимались с предсмертного ложа и обнимали родных, которые мысленно их давно похоронили. Как реки стали прозрачными, как слеза, а в морях – больше рыб. Как перестали гореть леса… Как выжженные земли превращались в плодородные поля, и голод прекращался в засушливых уголках планеты.
Я увидел мир таким, каким он должен быть.
Я наблюдал за удивительными переплетениями космических узоров из огромного окна чёрного звездолёта. Яркие вспышки на маленьких звёздах, туманности, похожие на причудливые разноцветные облака, проносились перед моими глазами.
Никогда я не был так счастлив.
И, до сих пор не верил, что мы, остроухие, наконец-то обрели инопланетных союзников!
Спустя много лет, я пишу это, находясь на борту звездолёта «Гагарин». Пришельцы сказали, что так звали их первого
Мы держим курс на их родную планету – Планету Земля.
Виктория Рубцова
«Зимняя радуга»
Лизе нездоровилось уже вторую неделю. И казалось ей, будто лежит она целую вечность. Как спящая красавица, только болеющая. Даже в школу хотелось, хоть учиться девочка и не особо любила. Но всё лучше, чем валяться в кровати под капельницами, принимать лекарства и сидеть на дурацкой гипоаллергенной диете. А ведь ещё пара дней – и зимние каникулы! Неужели она так и проведёт их в сплошных лишениях?
Лизка, конечно, сама виновата: не удержалась, слопала почти залпом целый пакет ядовито-оранжевых шипучек, купленных в магазине на сэкономленные в школьной столовой деньги. Конфетки эти тоже хороши: должны были быть апельсиновыми, а оказались гольной химией.
Мама пекла на кухне блины, когда услышала дочкины завывания. Войдя в комнату Лизы, она увидела рыдающую над складным зеркальцем дочь.
– Что случилось, Лизи? – спросила перепуганная мать.
– Я… уро-о-одина! – истошно протянула Лиза.
– Что за чушь? – обеспокоенная женщина подошла к дочке и погладила её по волосам.
Лиза мотнула головой, отстраняясь от материнской ласки, и отлепила зарёванную мордашку от зеркала:
– Сама посмотри-и-и… – всхлипывая, процедила она.
Анна Петровна невольно ахнула, увидев обезображенное лицо дочки. Верхняя губа и правый глаз Лизы распухли и обрели рыхлый, асимметричный красноватый контур. Веко грузно ложилось на зрачок, некрасиво, как попало выворачивая ресницы, а губа словно тянулась к кончику носа, так и норовя поздороваться с ним. Налицо – в прямом и переносном смыслах – ангионевротический отёк, он же отёк Квинке.
– Ох, горе ты моё. Чего же ты наелась? – всплеснула руками мама, щупая карманы фартука в поисках телефона.
– Леденцо-о-ов… – хныкала Лиза. – Я теперь навсегда так-а-ая?
– Не плачь, так только хуже будет. Нельзя плакать, иначе отёк перейдёт на горло и помешает дыханию, – наспех говорила мать, набирая номер скорой.
Анна Петровна, к слову, и сама была врачом, но нужных препаратов и приборов дома не было, а у Лизы с рождения слабое сердце. Такая острая воспалительная реакция могла для неё плохо кончиться, поэтому перепуганная как мать и спокойная как медик Анна Петровна оперативно вызвала коллег.
Плач Лизы тем временем превратился в настоящую истерику: девочка смотрела на своё отражение и голосила, не обращая внимания на увещевания матери. В какой-то момент она начала отрывисто втягивать ртом воздух. Анна Петровна поняла, что «запахло» стенозом гортани. А слёзы только усугубляли дело, усиливая характерное для Квинке обезвоживание.
– Лишь бы не дошло до рвоты, – просила небесные силы Анна Петровна, встречая приехавшую, наконец, медбригаду: тринадцать напряжённых минут показались ей часом.