Киммерийская крепость
Шрифт:
— Получается, времени у нас нет вообще.
— Да, миледи. Получается, так.
— Пессимистический прогноз?
— Две недели.
— О, Господи! Мы же не успеем!
— В условиях немецкой оккупации мы, разумеется, действовать не сможем. Это исключено.
— Я понимаю, — Рэйчел прикрыла ладонью глаза. — Господи, услышь наши молитвы… Да, ради всего святого, не забудьте сообщить всё Сигэру-сама. [18] Я так понимаю, что должна теперь докладывать вам свой маршрут?
18
Сигэру
— Маршрутом займутся офицеры, — Осоргин вздохнул. — Просто сообщите ваше расписание, миледи. Мне кажется, вы слишком много думаете о второстепенных задачах.
— Никто ничего не должен заподозрить. Это и есть самая что ни на есть первостепенная задача.
— Хорошо, миледи. Куда вы направляетесь сейчас?
— Сейчас – в Мероув Парк, — Рэйчел зябко повела плечами. — Пожалуйста, сообщите Тэдди, я должна срочно с ним переговорить. Потом, в зависимости от того, как сложится, придётся, вероятно, навестить Их Величеств. Не уверена, что они смогут меня сегодня принять, но попробовать необходимо… Если не сегодня, то, в крайнем случае, завтра. Доктор Вейцман?
— Его доставят к вам, миледи. Это улажено.
— И не забудьте о профсоюзах. Они – один из ключевых элементов.
— Да, леди Рэйчел.
— Тогда послезавтра – первый лорд Адмиралтейства. Вероятно. Всё будет ясно после беседы с Его Величеством.
— Я распоряжусь подготовить материалы для встречи с Его Величеством, — наклонил голову Осоргин. — Это всё?
— Пока – да.
— Ещё какие-нибудь поручения или пожелания?
Рэйчел замялась. Помолчав несколько секунд, она встала и опять шагнула к окну. И так, сцепив на животе побелевшие пальцы и стоя спиной к Осоргину, что позволяла себе лишь в одной-единственной ситуации, спросила преувеличенно спокойно, даже бесцветно:
— Какие-нибудь новости от… него, Вадим Викентьевич?
— Никаких, миледи, — отрицательно качнул головой Осоргин. — Пока – никаких. С Москвой мы поддерживаем контакт в обычном режиме. Поступающие сведения касаются почти исключительно внутреннего положения в России, миледи. Мы внимательно изучаем данные, ничего особенно интересного непосредственно для вас и для работы банка там – пока – не происходит.
— Но что же? Неужели ничего не меняется в России? — без улыбки спросила Рэйчел, поворачиваясь лицом к Осоргину.
— Конечно, меняется. Меняется многое, многое, сразу и везде. Очень многое, но в то же время – не всегда и не совсем так, как мы ожидали, и как нам хотелось бы. Но ведь так всё и должно происходить, совершенно в соответствии с планами, — Осоргин хрустнул пальцами, и, увидев, как поморщилась Рэйчел, смешался. — Простите.
— Ничего, ничего, — поспешно сказала Рэйчел. — Я иногда думаю о том, что чувствовала бы я, оставшись без Родины, без всего, что мне дорого, без Вас, без Тэдди, потеряв всё на свете, вынужденная бежать куда-нибудь в Рейкьявик и сидеть там, не в силах ничего предпринять…
— Это не так уж и фантастично, миледи, — усмехнулся Осоргин. — Это ещё вполне может произойти.
— Он уехал, чтобы этого не случилось. Вы ведь знаете это, так же, как и я, — грустно сказала Рэйчел. — Чтобы этого больше нигде, никогда не случалось!
— Вы верите, что у нас это получится? — тихо спросил Осоргин и стиснул зубы.
— Я верю. И вы должны верить, мой дорогой капитан, — Рэйчел вскинула голову. — Только так мы можем что-то сделать. Все вместе. Только так у нас появится шанс снова увидеть его здесь. С нами.
Она никогда не думает о себе, вздохнул Осоргин. Почти никогда. Или о нём, или о брате. О нас всех, о
— Невозможно, дорогая, — Эдуард Восьмой взялся пальцами за виски. — Они найдут тысячу оправданий и поводов. Миллион отговорок. Понимаете, леди Рэйчел?
— А вы, милорд? Вы тоже будете искать отговорки?
— Вы же знаете, как я к вам отношусь.
— И я вас люблю, милорд, — просто сказала Рэйчел. — Вы это тоже хорошо знаете. Но дело не в этом. Всё изменилось самым трагическим образом. Вы не можете больше кивать на правительство. Когда начнётся война, британцы будут ждать поступков и твёрдости не от правительства, которому уже мало кто верит. От Вас.
— Вы даже не представляете себе, о чём вы просите, миледи, — нервно вскинул голову король. — Неужели вы думаете, они нам позволят?!
— Я верю, милорд, вы не станете никого спрашивать. Я – определённо не собираюсь.
— Рэйчел, дорогая…
— Меня сейчас абсолютно не интересуют крайне неотложные дела правительства. Я как раз очень даже хорошо представляю себе масштабы своей так называемой просьбы. Милорд, я прошу в действительности только об одном. Объявите вашу волю. Если британские джентльмены и настоящие мужчины, возглавляющие британскую нацию, желают и впредь оставаться мужчинами и джентльменами в глазах британских женщин, им придётся, наконец, научиться держать слово и выполнять обещания. И волю своего монарха. А кого и как они собираются при этом и для этого спасать – поляков, зулусов или евреев – мне всё равно. А если нет, — Рэйчел прищурилась, и Эдуард едва удержался, чтобы не поёжиться. — Если нет, милорд, — мы вместе с Её Величеством сумеем позаботиться о том, чтобы британские женщины узнали, кому они доверили свои судьбы и будущее своих детей. И джентльменам не поздоровится. Поверьте, милорд, всё именно так и будет.
— Как вы собираетесь их заставить?! После Мюнхена, после…
— Я вам объясню, милорд.
Когда Рэйчел умолкла, Эдуард, сгорбившись, снова сжал пальцами виски.
— Сейчас?! — простонал он. — Леди Рэйчел, да после всего, что вы мне изложили?! Сейчас?! Сейчас они хотят…
— Именно сейчас, — голос Рэйчел наполнился звоном, от которого у короля возникло чувство, будто ему за шиворот вытряхнули мешок со льдом. — Именно сейчас, потому что другого шанса у них не будет.
— Ну, хорошо. Вы хотя бы представляете себе…