Киммерийское лето
Шрифт:
— Глупышка, — усмехнулась Елена Львовна и, обняв дочь за плечи, на секунду крепко прижала ее к себе. — Тебе рано об этом думать. Беги, кончай уборку, они скоро приедут…
— Иду, мамуль. Послушай, если Светка станет тянуть с отъездом, ты ей особенно не потакай, хорошо? А то начнется беготня по магазинам, хождение по театрам… Нет, ну правда, мамочка, — ехать так ехать, а то ведь и лето не заметишь как пройдет!
— Не беспокойся, вряд ли они станут задерживаться, у них тоже ведь время ограничено, — сказала Елена Львовна.
Минут через сорок — Ника едва успела покончить с уборкой квартиры, принять ванну
— Ох, наконец добрались! — кричал Иван Афанасьевич, стаскивая пиджак. — Два часа ехали от Домодедова, уму непостижимо! Ну и жарища сегодня, — Ника, тащи-ка нам пива из холодильника, давай-давай, не помрем, мы народ крепкий! Ну, вы знакомьтесь, кто кого не знает…
— Так рассказывай, как ты тут живешь, — сказала Светлана, войдя к Нике в купальном халате и резиновой шапочке. — Уф, хорошо помылась…
Она опустилась на тахту, усталым жестом стащила шапочку и растрепала волосы.
— Жара в Москве немыслимая, я уж отвыкла немного, у нас все-таки чуть попрохладнее… На море хочется — ты себе представить не можешь. Послушай, лягушонок, если не трудно, принеси из столовой меньший чемодан — тот, что на молнии, только не черный, а коричневый.
Ника выскочила в столовую, где мужчины сидели в креслах возле раскрытой на балкон двери, расставив пивные бутылки прямо на полу. Нагнувшись над сложенным в углу багажом гостей, она искоса глянула на Юркиного приятеля, безуспешно пытаясь вспомнить, на кого же он все-таки похож. Тот обернулся в эту самую секунду и ласково улыбнулся ей, показывая великолепные зубы Ника вспыхнула — еще подумает, что она подглядывает за ним! — и, выдернув из-под большого чемодана маленький, коричневый, быстро вернулась к себе в комнату.
— Спасибо, роднуля, — сказала Светлана. — Брось на кресло. Ты почему такая красная?
— Ничего подобного, просто я долго стояла вниз головой, и вообще ужасно жарко сегодня…
— Господи, лягушонок, чего это тебе вздумалось стоять вниз головой? — удивилась Светлана. — Ты занимаешься по системе йогов?
Ника отошла к открытому окну, задернула штору и, спрятавшись за нее, легла грудью на подоконник.
— Я не занимаюсь ни по какой системе йогов, — сообщила она. — Доставала твой чемодан, он оказался в самом низу. Слушай, этот… ну, Адамян, — он на кого-то похож, правда?
— Артур? — Светлана засмеялась. — Он похож на испанца, на тореадора, у нас его называют Дон Артуро. Смотри не влюбись, институтские девчонки бегают за ним как пришитые… впрочем, он женат. Иди сюда, помоги мне застегнуться.
Ника, помахав перед лицом растопыренными пальцами, чтобы охладить щеки, выбралась из своего укрытия.
— Интересно, чего это я стану в него влюбляться, — пробормотала она, — ты с ума сошла — говорить такие глупости…
— Это еще что за тон со старшей сестрой? — притворно строго спросила Светлана и, поймав Нику за руку, притянула к себе и шлепнула — Смотри у меня! Застегивай молнию, только осторожно, чтобы не заело… Готово? Ну,
— Готовое. Это лен с лавсаном, очень прохладное. Только немного колется, если надевать без рубашки…
— Ну, прекрасно. Идем поможем маме, а то мы никогда не сядем обедать, я проголодалась немыслимо.
— Да, сейчас иду, — рассеянно отозвалась Ника. Проводив взглядом старшую сестру, она присела на край тахты и вздохнула. Она почему-то многого ждала от встречи со Светланой, а теперь ей уже казалось, что ждала напрасно. Она не знала теперь, получится ли у нее со Светланой долгожданный разговор о самом важном. Конечно, человек устал с дороги, это понятно; но все-таки, что это за манера — спросить: «Как ты поживаешь?» — и тут же перевести разговор на другое: «Ах, какое платьице Миленькое. Колется? Ну, прекрасно!» Что, спрашивается, в этом прекрасного? Ника поежилась — платье действительно кололось, — потом, вздохнув еще печальнее, встала и отправилась помогать матери и сестре. Очень важно было, проходя через столовую, постараться как-нибудь не взглянуть ненароком на этого — ну, как его — Дона Артуро…
За обедом он, как назло, оказался сидящим напротив. Ника ела, не подымая глаз от тарелки, но все время слышала его голос — кажется, он говорил больше всех за столом. Юрка вообще был не из разговорчивых, Светлана казалась то ли усталой, то ли чем-то подавленной, зато Адамян был в ударе, болтал без умолку. О чем только не успел он рассказать за какой-нибудь час — и о своей туристской поездке на Байкал, и о встречах с американскими физиками в Штатах (зимой они с Кострецовым были там в командировке), и об особенностях исполнительской манеры Святослава Рихтера, и как ловят форель, и как однажды ему пришлось выступать в концерте под чужим именем, выручая запьянствовавшего приятеля-пианиста.
Собеседник он, надо сказать, был не из тех, с которыми скучно за столом; но Ника не могла подавить растущего раздражения. «Что же мне прикажете делать, — казалось, говорил Адамян всем своим видом, — если я красив и знаю об этом, потому что вижу, какими глазами смотрят на меня женщины; что же мне прикажете делать, если я талантлив и во всех отношениях незауряден, если я сумел почти одновременно окончить физмат и консерваторию, если я за роялем отдыхал от работы над диссертацией, — что же мне теперь, скромности ради изображать из себя этакого серенького иван-иваныча?» Все это было так, Юрка по сравнению с Доном Артуро выглядел вахлак вахлаком, и все же этот блестящий и заслуженно упивающийся своим блеском физик-тореадор с модными бачками и обольстительной улыбкой был ей чем-то удивительно неприятен…
Это очень огорчало ее, потому что им предстояло вместе ехать на Юг, пробыть вместе почти полтора месяца. Ника до сих пор никуда не ездила без родителей и автомобильное путешествие этого года предвкушала еще и как первую свою вылазку в заманчивый мир взрослых, обладателей священных прав — ходить в кино когда угодно и вообще располагать собою по своему усмотрению. Разумеется, такую поездку желательно было бы совершить в обществе людей приятных и интересных — таких, во всяком случае, которые бы по меньшей мере не вызывали к себе чувства безотчетной неприязни…