Киндрэт (Тетралогия)

Пехов Алексей Юрьевич

— И что он взял взамен?

— Мои сны, — усмехнулся Кристоф, растирая запястье привязанной руки.

— Сны?! — удивилась вилисса. — Мне никогда не казалось, что в наших снах есть большая ценность. Впрочем, лигаментиа всегда думают иначе, чем другие.

Колдун рассеянно кивнул, размышляя о своем, а потом вдруг схватился за плечо привязанной к креслу руки, словно пытаясь не дать боли ползти дальше.

— Оборотни действительно… нас не любят, — выговорил он с трудом, и гнев вилиссы тут же растаял в потоке горячего сострадания.

— Это скоро закончится. —

Она снова села на пол рядом с колдуном. — Если Рамон не ошибся.

Кристоф усмехнулся и опустил руку ей на голову. Порезы затягивались, камень, наливаясь кровавым светом, медленно сливался с ладонью.

— Надеюсь, я не обрасту шерстью и не начну выть на луну, — сказал кадаверциан, стараясь отвлечь Дону от тревожных мыслей.

— Я знаю, зачем ты делаешь это, — произнесла она тихо. — Из-за Флоры.

Вилисса почувствовала, что колдун убрал ладонь с ее волос, и горько улыбнулась.

— В Дарэле ее кровь, частичка ее силы. Поэтому ты защищаешь его. Ты пытаешься сохранить все, связанное с ней.

Она поднялась и теперь смотрела на колдуна сверху вниз.

— Я начинаю верить в могущество даханавар. Они не отпускают тех, кому были дороги, даже после смерти.

Девушка отвернулась и хотела выйти из комнаты, оставив Кристофа наедине с его болью, но ее остановил его резкий голос:

— Дона, проследи за тем, чтобы с этого дня кадаверциан прекратили всякое общение с другими кланами. Ни телефонных переговоров, ни личных встреч, ни писем.

Она повернулась с удивлением, опасаясь, что начинаются обещанные неадекватные реакции. Но колдун смотрел на нее совершенно осмысленно. Жестко и требовательно.

— Ты поняла меня?

— Да, мэтр, — отозвалась она холодно и почтительно. — И как долго продлится эта неожиданная изоляция?

— До тех пор, пока я не посчитаю нужным ее отменить, — ответил он, закрыл глаза, прислонился затылком к спинке кресла, а потом сказал тихо, обращаясь как будто уже не к вилиссе: — Несколько сотен лет назад я уже говорил нософоросу о том, чего хочу. Сохранить этот мир неизменным. А единственное, что может сделать Основатель — разрушить его.

Глава 32

Дом на набережной

Человек наделен чем угодно, но только не разумом. И в сущности я рад, что это так.

Оскар Уайльд. Портрет Дориана Грея.

29 марта

В парке пахло весной. Воздух, наполненный ароматами мокрой коры, влажной земли и последнего снега, растекался над землей, словно река в половодье, сметая холодные серые запахи зимы.

На тонких деревцах вербы начали лопаться жесткие почки, из-под них выглядывали пушистые, мягкие «барашки». Деревья свободнее раскачивали ветвями, освобожденными от мороза. По лужам, прихваченным по краям корочкой льда, пробегала рябь.

Несколько молодых людей и девушек сидели на спинках двух скамеек, поставив ноги на сиденья, и весело болтали. Их голоса звучали звонко и пронзительно в свежем, прохладном, струящемся воздухе.

Словно крики птиц, почувствовавших наконец, весну и слегка опьяненных ею.

Проходя мимо, Основатель посмотрел на людей с обычным жадным любопытством. Одна из девушек, с распущенными по плечам кожаной куртки светлыми волосами, поймала его взгляд и улыбнулась кокетливо. Парень, сидящий рядом с ней, спрыгнул со спинки скамьи и торопливо подошел к Атуму.

— Извини, прикурить не найдется? — Он показал незажженную сигарету.

Основатель молча щелкнул пальцами, высекая асиманскую искру, и сложил ладони, загораживая от внимания людей маленький магический фокус. Человек наклонился, коснулся концом сигареты крошечного дрожащего огонька, но не заметил, что тот горит прямо на коже незнакомца. Затянулся, выпрямился и кивнул благодарно:

— Спасибо.

— Не за что, — ответил тот и неторопливо пошел дальше.

«В последнее время кадаверциан ведут себя странно, — вспомнил он слова Храньи. — Неожиданно оборвали контакты со всеми. Засели в своей резиденции. То ли готовятся к чему-то, то ли чего-то ждут…»

— Ждут, — сказал Основатель вслух. — И я даже знаю кого…

Он не удивился бы, увидев знакомый особняк пустым и заброшенным. С мокрым неухоженным садом, заваленным пластиковыми бутылками, банками из-под пива, окурками и сигаретными пачками, вытаявшими из-под снега.

Но реальность оказалась гораздо невероятнее.

Атум застыл от удивления и невольно огляделся — не видят ли прохожие того же, что и он. Но люди равнодушно проходили мимо, ничего не замечая.

За тяжелой кованой решеткой стоял темный, наполовину разрушенный готический замок. Его левое крыло было увито густым плющом, оставляя лишь вытянутые проемы окон, в которых светились зеленоватые призрачные огоньки. Над правым — лежащим в руинах — с громким карканьем вились в'oроны. Одна огромная, иссиня-черная птица сидела на обломке стены и чистила клюв о камни.

Перед домом, за редкими колючими кустами, торчали из земли старые, потемневшие от времени кресты.

Основатель очнулся от изумления, подошел к ограде и взялся за ручку калитки. Почувствовал под пальцами холодный металл, покрытый шершавой ржавчиной, и понял, что это, скорее всего, не галлюцинация. А если и морок, то не его.

Дверца открылась с тоскливым скрипом. На узкой каменной дорожке, ведущей к крыльцу, лежал толстый слой мокрых листьев, заглушающий звук шагов. Голые кусты вздрагивали от ветра и топорщились острыми шипами.

На одной из могил Атум заметил полупрозрачный тонкий силуэт, сидящий прислонившись к кресту. Словно почувствовав чужой взгляд, призрачная женщина подняла голову. Основатель увидел прекрасное скорбное лицо, которое вдруг оскалилось, превращаясь в злобную, хищную маску.

Он равнодушно отвернулся от недружелюбного призрака и решительно поднялся на крыльцо. За каменными стенами ощущалась яркая искра чужой жизни. Значит, хозяин был дома.

Привычного звонка не обнаружилось. Вместо него висел витой шнур, напоминающий удавку.