Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Шрифт:
Однажды в Париже друзья представили меня – случайная встреча на ночной улице – пожилому и богемному Николасу, в прошлом – сценаристу Джозефа Лоузи. Потом доверительно сетовали: «Он чудесный парень, но вот его мама! Каждый год устраивает для нас прием. Обидеть отказом нельзя: ей сто лет. Но за десертом она, как всегда, заведет: "Милый Адольф! Бедный Адольф, такой ранимый! Никто его не понимал’’».
Фамилия Николаса – Мосли. Его отец, вождь
Ну и что? Да ничего. Разве что десерт испорчен.
У меня, например, есть в США друг и коллега, отец которого отвечал за пропагандистское обеспечение власовского движения.
Ладно: Мосли ничего натворить не успел. Предки героев Зееви – успели.
«Мой папа получал удовольствие от убийств». «Ваш дедушка, он… он убил… мою семью». «Я спросила маму, сколько евреев убил папа? Она сказала, что немного. Немного – это сколько?»
Слова чудовищные, но вот интонации такие, словно дело происходит на собрании не то чтобы анонимных алкоголиков, а далеко не анонимных детей серийных убийц и их жертв. «Дети» и есть отчет перед прогрессивной общественностью о собрании такого воображаемого психотерапевтического клуба. Как любой отчет, он рисует слишком радужную картину: «Обнимитесь, миллионы!» Впрочем, лечение, наверное, и впрямь прошло успешно, если почти все герои фильма конвертируют свои семейные ужасы в книги о преступных родственниках – нацистских бонзах.
Райнер Гесс – забавный такой, с серьгой в ухе – впервые посещает Освенцим, где начальствовал его дед, братается с израильскими туристами. Милая Катрина Гиммлер, внучатая племянница Генриха, замужем в Израиле за потомком жертв холокоста. Беттина Геринг, внучатая племянница Германа, хипповала, спала – какое мужество – с евреями, но на всякий случай на пару с братом стерилизовалась: мы, очевидно, должны заплакать от умиления.
Сын палача Польши методично разъезжает с лекциями по школам, информируя, что заповедь «чти отца своего» аннулирована. Благообразно-скорбный Николас Франк пугает не на шутку. Его четыре брата и сестры умерли рано, темно и страшно, свихнувшись: кто на фашизме, кто на антифашизме. «Покаяние» Франка тоже отдает психопатическим мазохизмом.
Но как в один ряд с Франком, Гессом, Герингом и Гиммлером попала Моника Хертвиг, дочь Амона Гета, мелкой сошки, гауптштурмфюрера СС (ровня армейскому капитану), коменданта некрупного концлагеря? Ответ удручающе прост. Гет крутил бизнес
Простите, фильм вообще о чем: о преступлениях против человечности или о том, что режиссер хочет немного отщипнуть от символического капитала Спилберга?
Насчет пятой заповеди – Франку виднее. Но должны ли внучатые племянницы монстров каяться за них? Кстати, какого черта в фильме делает Катрина Гиммлер, если жива, полна сил и охоча до пиара 75-летняя Гудрун, дочь эсэсовца номер один?
Присутствие Катрин – жестокий прокол Зееви. Девушка всего лишь замещает, не впускает в фильм Гудрун. Больно уж та не вписывается в эстетику отчета об успешном «лечении». Гудрун – икона неонацистов, преданная – что стоило ей в жизни и унижений, и нищеты – памяти отца. Рулит фондом «Тихая помощь», опекающим военных преступников. Возможно, имела отношение к окруженной мифами ОДЕССА, подпольной организации бывших эсэсовцев.
Другое дело, что такая дама могла бы и отказать в интервью еврею, хотя для настоящего документалиста нет никаких преград. В любом случае отсутствие Гудрун перечеркивает претензии «Детей» на объективность.
Хотя валькирия Гудрун тоже не спасла бы фильм. В конце концов, речь идет о кровных, иррациональных узах. Поза «мой отец был прав и ни в чем не виноват» не менее патологична, чем поза «я загнал бы отцу осиновый кол в сердце». Даже когда речь идет о людях безусловно виновных в немыслимых зверствах, палитра чувств, которые испытывают к ним потомки, гораздо богаче, чем эти две крайности.
Вольф-Рюдигер Гесс – сын другого Гесса, партийного заместителя Гитлера, – вполне вменяемо доказывал, что его 93-летнего отца убили в тюрьме Шпандау: не потому, что отец был прав, а потому, что его убили. Рикардо Эйхман, профессор археологии в Берлинском университете, с легким сердцем прощает евреев за то, что они выкрали из Аргентины и повесили его отца, архитектора геноцида евреев. Ну а Мартин Борман-младший просто стал католическим священником и молится за отца столь же искренне, как за его жертв.
Джеки (Jackie)
США, Чили, 2016, Пабло Ларраин
В международном фильме-альманахе «11 сентября» чилиец, герой новеллы Кена Лоуча, пожимал плечами: «Какое нам дело до вашего 11 сентября? У нас было свое 11 сентября 1973 года – день пиночетовского переворота».
Конец ознакомительного фрагмента.