Кино, вино и домино
Шрифт:
– Оль! – царапнула ее сзади Вета сложносочиненно наманикюренным ногтем. – Чего это у тебя? Духи? Покажи? Брызни на меня. Отстой! Нафталин! У меня б спросила, что купить! Ты в курсе, что Сестры Бери едут? Не в курсе? Вот именно! Готовь бронежилет!
– Обе едут? Они что, помирились? – спросила Ольга.
– Они не помирились! Скорее вошли в новую стадию войны на полное уничтожение! – ухмыльнулась Вета и ринулась в следующий бутик.
Ольга обернулась на громкий смех Лизы Золотовой, невдалеке у перил стояли Лиза с мужем Егором и бард Андрей Николаев. Подошла ближе:
– Лиз,
– Конечно. Иначе у нас получится отдых, а они этого не переживут, – кивнула Лиза.
– Мы их в разные концы самолета посадим, чтобы его не качало. Они ж, когда рядом – облучение миллион рентген в секунду… – добавил Егор Золотов, он был крупный добродушный дядька с номенклатурной осанкой.
– О чем речь? Не догоняю вашу дискуссию, – вмешался Андрей Николаев.
– Знакомься, это Ольга Волгина! Главный эколог современности! А Сестры Бери – наши рублевские подружки с тяжелой денежной интоксикацией! Даша и Наташа. Скоро сам увидишь. Романтичные пенсионерки по центнеру весом. Пребывают в непримиримой войне, в которую пытаются втянуть весь мир, – затараторила Лиза. – Представляешь, я позвонила Дашке и говорю ей: «Даш, достань паспорт и посмотри какого ты года рождения. Вспомни, какой у вас с Наташкой букет в медицинской карте! Нам всем скоро земли понадобится полтора на два. И все! Что ты с сестрой делишь? А если завтра тебя позовут на ее похороны?»
– А она?
– А она говорит, мол, я уже написала завещание, чтобы, если умру первой, эту суку не пускали на мои похороны! Оль, я ж этих дур всю жизнь знаю! Пока таких длинных денег не было, были нормальные бабы…
– Какие страсти у земноводных! Правда, с моими разбогатевшими друзьями такое же дерьмо. Вместо того чтобы жить и другим помогать, грызутся и депрессуют, – заметил Андрей Николаев. – Говорят, это такой «налог на богатство».
– Оль, ты не поверишь, Дашка с Наташкой теперь делят не только дом, но и подруг. У Дашки теперь Санчо Панса – Галька Упырева, а у Наташки – Инга, – продолжала Лиза.
– Инга – это которая главный кардиолог? – спросила Ольга.
– Ага. Круче нее только Бокерия. А Упырева – жена бывшего министра Упырева. Да ты ее знаешь, она же третий раз на фестивале, всегда злобная. Как будто только что с метлы упала! – Золотова помахала проходящему мимо кинокритику Сулейманову с молодухой.
– Лиз, а кто эта девица?
– Артистка… забыла, из какого театра.
– А зачем ей наш божий одуванчик? Он же на ладан дышит!
– Как зачем? Сниматься очень хочется… Вон смотри, тебе Наташка с Ингой знаки делают!
Из соседней секции зала ожидания Ольге махала руками Наташа, младшая из воюющих рублевских Сестер Бери, в огромной розовой шляпе. Наташа махала розовыми кружевными рукавами и кричала в своей сюсюкающей манере:
– Олюсик, малыш, иди сюда! У нас тут одно местечко для тебя занято! Иди скорее!
Ольга подошла к ним, расцеловалась, пробравшись под поля Наташиной розовой шляпы, села на свободное место. Вокруг клубилась ватага детей: часть дремала, часть возилась, часть устало сидела и глазела. Ольга
По тому, как он облокотился на Ольгу спиной, она почему-то поняла, что это детдомовцы. Только у детдомовца так стерты границы «своего и чужого взрослого». Она инстинктивно обняла его и спросила:
– Куда летим?
– В Италию, – важно сказал мальчишка и не отстранился, подтвердив догадку. – Мы уже третье лето туда летаем. Там город есть на М. Я забыл, как называется. Еще машина такая есть… Мачерата!
– По обмену? – спросила Ольга, перебирая ему волосы на затылке; так бы и забрала сразу, но некуда, не в смысле жилья и денег, а в смысле времени.
– Нас туда каждый год на лето в семьи отдают, – гордо сказал парень. – Настоящим итальянцам.
– Здорово! – Ольга не знала, как продолжить тему. – А ты по-итальянски понимаешь?
– Да почти все… – похвастался парень. – Хлеб у них «пане бьянко» или «пане тондо». А масло – «буро» или «олио», ну, «олио» – это такое мокрое, из таких зеленых маленьких штук…
– Ну ты молодец! А что у итальянцев самое вкусное? – пыталась беседовать на равных, как турист с туристом.
– Макароны, ну, потом хлеб. Ешь сколько хочешь! А еще торт у них вкусный. У нас такого не бывает!
– А сколько тебе лет?
– Через неделю десять. Мне там подарки подарят.
– Были б силы, взяла бы одного, – бестактно вставила Наташа прямо в лицо парню, обмахивая толстое потное лицо под розовой шляпой розовым кружевным платком.
Она не могла признать, что сил не было не физических, а душевных. У рублевских сил вообще еле хватало на самих себя. Видимо, поселившие их туда близкие так порезвились на воровском Олимпе, что тяжелая тень заслоняла солнце всему генеалогическому древу.
Ольга один раз играла с Наташей в благотворительность. Наташин сын списал десять компьютеров, и мамаша решилась облагодетельствовать сирот. По ее просьбе Ольга нашла приют и попросила свою дочь перевезти половину этого, как потом оказалось, технического антиквариата.
А потом Наташа уехала в Карловы Вары и два месяца не могла дать команду своему водителю, чтобы довез до сирот вторую половину. И Ольга краснела перед приютским начальством и детьми за «благотворительную неопрятность» приятельницы.
Еще была история с яблоками. Сад у Наташи был засыпан яблоками в три слоя, она предложила Ольге забрать. Ольга рассказала своей дочке, дочка дала объявление в Интернете, на него откликнулась детдомовская волонтерка.
После этого Наташа начала «болеть, быть занятой, передумывать», и Ольга потратила столько времени на то, чтобы волонтерка смогла поехать с Наташиным водителем и собрать для сирот два мешка яблок, что лучше бы купила их за свои деньги.
Она видела эгоистичную, толстую, пафосную, расфуфыренную Наташу без прикрас, но находила ей место в своем сердце. Наташа чем-то неуловимым напоминала ей собственную мать. То ли «выученной беспомощностью», то ли трогательностью странного свойства, которую не ухватишь словами.