Киносценарии и повести
Шрифт:
– Иван Николаевич ждет вас, - сказала секретарша Человечку, едва тот появился в огромных размеров роскошной приемной, и проводила к внутренним дверям, обитым кожею.
– Добрый день, - приветливо отнесся к Человечку Иван Николаевич, несколько нетвердо шагая навстречу по ковровой дорожке.
– Рад видеть, - и подал для пожатия руку.
Человечек, однако, демонстративно спрятал обе свои за спину, чем заставил Ивана Николаевича выкручиваться из чрезвычайно щепетильного положения.
– Разрешение на особнячок подписали?
– осведомился
– Вот, - протянул Иван Николаевич тонкую папку красной кожи.
– Сивцев Вражек. Сердце, можно сказать, Арбата.
– Получите, - изучив Разрешение и сопуствующие ему бумажки, швырнул на стол Человечек папку поневзрачнее, зато попухлее, и вышел вон.
– Не появлялся?
– с порога спросил Благородный Карась у открывшей дверь Супруги.
– Девка его звонила!
– Почему - девка?!
– возмутился Карась.
– Кто ж она еще?
– пожала Супруга плечами.
– Я! Я попросил бы тебя! выбирать! выбирать! выражения! Это, в конце концов, неинтеллигентно!
– взорвался Карась.
– Хорошо-хорошо, - присмирела ошарашенная Супруга, - не бесись.
– Я абсолютно спокоен. Абсолютно! Он у нее?
– У нее, - кивнула.
– Адрес сказала?
– Нашел дурочку!
Благородный Карась переобулся в тапочки, прошел на кухню, сжевал что-то, взяв с тарелки прямо рукой.
– Как ты думаешь?
– обратился к Подруге Жизни.
– Они уже?..
– Двадцать лет мальчику, - снова пожала та плечами.
– Я собрала ему вещи, денег немного. Придется временно смириться.
– Э-то-не-воз-мож-но!
– проскандировал Карась.
– А что ты с ним сделаешь?
– поинтересовалась Супруга.
– Я с ним! я с ним! я с ним! поговорю!
– И объяснишь, как оказался на даче?
– ехидно осведомилась подруга жизни.
Благородный Карась зарыл руки в седую шевелюру.
– Может - с нею?
– простонал.
– А-га, - деланно согласилась Жена.
– Так она тебе его и отдаст! Ничего, сам очухается! Ты вон чем дергаться - поешь, - налила в тарелку борща.
– Как, кстати, твой поход?
Карась подчеркнуто не отреагировал на вопрос Супруги, но она плевать хотела на эту подчеркнутость и добавила:
– Ну, туда. В гэбэ!
– Не ходил я в гэбэ!
– швырнул Карась ложку так, что она, пролетев по столу, шмякнулась на пол и обрызгала белые брюки.
– Я туда не ходил! И не пойду! Это безнравственно - по собственной инициативе вступать в сношения с тайной полицией!
Супруга несколько обескуражилась реакцией супруга:
– Но ты же! ты же сам вчера! ты ж собирался!
– Я солгал тебе, солгал!
– проорал Карась и выскочил из-за стола, побежал вон из кухни.
– Со-лгал! Я вообще - лжец!
– хлопнул дверью своего кабинета.
Человечек выбрался из автомобиля возле арки сталинского, в мемориальных досках, здания и направился во двор. И прямо тут, под аркою, его застали несколько по обыкновению фальшивые звуки духового похоронного оркестра.
Возле
Человечек пробрался поближе и увидел строгое и спокойное лицо Карася-Мертвеца. Сзади шли женщины в черном, плакали. Катафалк уже выдвинул из мрачного чрева тележку.
Человечек постоял, посмотрел, потом - с большой серьезностью на лице: наверняка подумал о Вечности и Боге - снял шляпу. Кто-то из провожающих, увидев жест Человечка, покивал сочувственно головою и обратился со вздохом:
– Да, как говорится! Ушел от нас!
Человечек перестал думать о Высоком и отозвался:
– Скорее улизнул!
В тот миг, когда Благородный Карась возле справочного киоска пытался вызнать адрес Картошкина:
– Да как, то есть, нету?!
– орал на справочную старушку, - как нету?! Он живет в Москве как минимум тридцать лет!
– Человечек поднимался в Обитель Муз Художника.
Тот открыл двери сам.
– Вы один?
– осведомился Человечек.
– Вы же просили, - отозвался Художник.
– А вы сразу так и послушались?
– ухмыльнулся Человечек и довольно бесцеремонно, по-хозяйски прошел в мастерскую, осмотрел висящие и стоящие картины, приблизился к мольберту и, не смущаясь нимало, приподнял покрывало, поизучал холст и опустил снова. Хозяин мастерской ходил за Человечком в полной готовности в случае чего услужить.
– Итак, - уселся Человечек в кресло, - вы, судя по всему, догадались, о чем речь.
– Догадался, - потупился Художник.
– Вот, - достал Человечек из "дипломата" увесистый пакет.
– Полное собрание ваших! сочинений.
– Понимаю.
– Даже не знаю, - сказал Человечек, - советовать ли вам давать мне за них такую немыслимую цену!
– А какую?
– поинтересовался Художник.
– Которую я назову чуть позже. Репутация, конечно, попортится. Особенно на Западе. Но жить-то вы, в общем!
– пустил Человечек многоточие, подкрепленное жестом.
– Союз вас, пожалуй что, не оставит, заказами обеспечит. Академия из своих недр не изблюет!
– Называйте же, называйте вашу цену!
– Нет, право же, право - не знаю! Очень уж как-то! дорого! Раздобудете ли?
– Вы что, издеваться надо мною пришли?!
– впервые проявил Художник чувство некоторого достоинства.
– Ну, как хотите, - развел Человечек руками.
– Этот пакет будет вам стоить! сто тысяч.
Значительное облегчение, которое он тут же постарался сменить наигранной озабоченностью, выразилось на лице Художника.
– Долларов, разумеется, - добавил Человечек впроброс, сполна насладившись наигранной и в предвкушении натуральной озабоченности.
– А то что ж получается? Лучшие галереи приобретают ваши шедевры за свободно, как говорится, конвертируемую валюту, а с собственными согражданами вы собираетесь рассчитываться резаной бумагою? Нехорошо, нехорошо. Презрительно как-то!