Киносъёмки
Шрифт:
— Выследила же ты меня, — сдержанно, почти ласково, ответил он. — Не бойся, Джим не проболтался, и я тоже не проболтаюсь. Продолжай.
— В общем, я снимала, сидя даже не в позе лотоса. И когда, окончив съемку, я попыталась слезть, ветка подо мной обломилась. А когда я падала, какой-то сучок зацепил за цепочку, и она порвалась. Каким-то чудом я приземлилась, ничего себе не сломав, не порвав и даже камеру не разбив. Вот только два ногтя сорваны с правой руки… Листок я потом искала, но так и не нашла.
— Так вот почему ты все время ходишь в перчатках, — догадался Эндвэлл. — Дай сюда руку.
Она послушно протянула ему правую руку, и он снял с нее перчатку. Кончики
— Ну, вот и все, сейчас пройдет, — сказал он с улыбкой, однако к этой улыбке примешивалась тревога. — Но вообще-то дело дрянь. Твой листок нашли, видимо, в тот же день. И похоже, сделал это ни кто иной, как Энгус Мак-Абердин.
— Саурон! — удивленно воскликнула Таллэ.
— Да, Саурон-2123, - подтвердил Эндвэлл. — Я почти убежден в этом.
— Отлично, — протянул Таллэ. — Это что же, получается, мне за своей вещью придется идти прямо в Мордор? Нет, я уж лучше дождусь конца Игрищ. Как-то не тянет становиться трижды покойником Средиземья.
— Ты забываешь о третьем камне, — напомнил ей ночной гость. — Сейчас он настроен на Саурона. И даже если истинный хозяин листка сумеет вовремя отключиться, через камень все равно будет протекать огромная энергия. Фактически, уже сейчас ваш Черный Властелин держит в руках действующую модель Кольца Всевластья. Понимаешь, чем это может грозить?
— Победой Темных Сил на Играх, бедствиями и последствиями, — мрачно ответила Таллэ. Похоже, она не поверила ни одному слову Эндвэлла. — Если ты сам не выдумал все это только что. Если эта вещь так опасна, то почему Ариэль подарила мне ее, как простой оберег?
— Истинную цену листка знает только тот, кто его сделал. Не знаю, как это называется у вас, смертных, — в его глазах промелькнуло прежнее насмешливое выражение, — а у нас, эльфов, это всю жизнь называлось магией. И я не теряю надежды когда-нибудь выйти на этого чародея…
— В общем, ясно, что ничего не ясно, — подвела итог Таллэ. — У меня был магический предмет, и я его потеряла. Вместе с великим счастьем и великим чудом. Так, что ли?
— Знаешь, кто ты такая? Маленькая эгоистка. Правда, неагрессивная, что само по себе неплохо, — он выпустил ее руку. — Все, твои ноготки в полном порядке, можешь снимать биозащиту.
Она не ответила, замерев все в той же напряженной позе, и во взгляде ее застыла печаль. Он резко поднялся на ноги.
— Я верну тебе этот листок, — сказал он спокойно и уверенно. — И сделаю это до конца Игры. — С этими словами он направился прочь от палатки, и уже в двух шагах Таллэ не смогла различить его фигуру — так надежно скрывал его лориэнский плащ…
В невысоких горах к северу от побережья Белфаласа, на одной из вершин, видимая отовсюду, высится горделивая башня из голубоватого камня, прозванная Амон-Лоин. Говорят, что возведена она была еще нуменорцами, в дни восьмого короля Тар-Анариона, который так любил свою королеву, синеглазую Лаинэс, что дал ее имя этой башне — одному из красивейших нуменорских сооружений в дельте Андуина. В давние времена свет маяка Лоини был виден далеко с моря, и корабли Нуменора, спешащие к южным гаваням, шли на его свет. С тех пор минула не одна тысяча лет, но ни время, ни злоба Саурона ничего не смогли сделать с этой величавой башней. Но Нуменор пал, и уже не спешили с юго-запада корабли на свет маяка Лоини. Теперь Амон-Лоин превратился
Иорет увидела эту башню издали, в час, когда солнце кровавого цвета медленно катилось за горизонт и вершины гор окутал туман, пахнущий дымом от далеких костров. Это был вечер четвертого дня с того сырого утра, когда харадримы играли на нее в кости. Четыре дня Иорет скиталась по приморским равнинам Этира и Лебеннина. Но все ее попытки прорваться к северу, в Минас-Тирит, были обречены на неудачу. Повсюду были харадримы, да и орков хватало. Отбиваясь и отступая, Иорет продвигалась в основном на запад. Если бы не ее конь, ее могло бы уже не быть в живых, но он не раз ее выручал. На нем она переплывала Джилрейн, когда пешие орки остались на берегу и стреляли ей вслед, на нем не раз и не два уходила от погони. Иорет прозвала его Харадримом — из-за прежних хозяев и из-за того, что он был гнедой с черной гривой. Но сегодня, к вечеру 19 марта, и конь, и всадница были измотаны до последнего предела. За эти четыре дня Иорет ни минуты не спала, а ела лишь дважды.
Прежде Иорет никогда не видела Амон-Лоина, но сразу узнала его — и в Гондоре, и в других местах ей доводилось слышать рассказы о Голубой башне, нуменорском маяке юга. Надежда вновь затеплилась в ней, и она направила Харадрима к башне. Она вынырнула из тумана почти у самых стен, и тут ее окликнул звонкий, но суровый голос:
— Стой, кто идет! Стрелять буду!
Иорет вскинула голову и увидела на вершине башни, как ей показалось, юношу-подростка в одежде серовато-синего цвета и со взведенным арбалетом в руках.
— Гондор и Нуменор! — крикнула она в качестве приветствия.
— Я Иорет, странствующий менестрель, удираю от харадримов. Я прошу у вас защиты и приюта.
— Поклянись, что ты не послана врагами! — ответили с башни.
— Именем Элберет Гилтониэль клянусь, что никогда не служила и не буду служить Врагу, — четко произнесла Иорет. — Я одна, но через час или пятнадцать минут здесь будет большая харадская банда.
Фигура стража исчезла из видимости Иорет. Казалось, он с кем-то совещался. Наконец, до девушки донесся его голос:
— Объезжай башню справа и жди у стены с тремя рунами. Сейчас мы откроем вход.
Иорет выполнила приказ. Один из камней в стене башни был намного светлее остальных, и на нем глубоко и четко была высечена Руна Света, а под ней — еще две, означавшие, как догадалась Иорет, «Нуменор» и «Лаинэс». Она соскочила с коня, и почти тут же толстая каменная плита медленно повернулась, открывая проход, в который можно было не только пройти, но и провести коня. За дверью Иорет с немалым изумлением увидела совсем юную, не старше двадцати лет, девушку с тяжелыми светлыми косами, уложенными вокруг головы. Но еще удивительнее было то, что на девушке была одежда воина, а в руке она держала обнаженный меч.