Киносъёмки
Шрифт:
— А знаете, кто возглавил рейд на Лихолесье? Ни за что не угадаете Краса Эстар! Этот мерзавец рассчитал абсолютно правильно — ни у кого из гранасианцев не поднялась рука на женщину. (Элк Ор)
— Ну, дает Галина! Вот от кого не ожидал! (Синий маг)
— Нет, ребята, я Гальку насквозь вижу. Мы с ней вместе практику когда-то работали, вместе в «Рассвет» пришли. Помяните мое слово: лихолесский рейд — только репетиция перед вторжением в Лориэн. У Гальки на Коваленко не то что зуб, а целая вставная челюсть. (Фирюза)
После этого разговор начал кружиться вокруг старой, как сами Игрища, проблемы сведения прошлогодних счетов и двух извечных российских вопросов: что делать и кто виноват? Но при этом ни один из Мастеров даже не упомянул имени Ариэль. Все Средиземье могло полететь в тартарары — "но Королева священна"…
А Королева в это время сидела у костра, печально
Мелиан уже исчерпала весь свой прикольно-лирический репертуар, и теперь гитарой завладела Эленсэнт. Фактически Ариэль только в фильме слышала, как играет и поет Последний эльф из Остранны, и тем изумительнее казалась ее песня, звучащая, как нежное заклинание:
Серебром по серебру звенят подковы,Да в серебряную флейту — песня ветра.За вечернею зарей, ты видишь снова,Отлетает наше северное лето…И настал миг, в который Ариэль перестала быть собой. В той, что сидела у костра и, казалось, светилась ярче, чем пламя, не было ничего от курсанта Флоридской космошколы, дочери Аськи Корневой, просто "человека Пятой Эпохи", как говорили в Средиземье… А что же оставалось? Пожалуй, на этот вопрос могла бы ответить только Наталия Эрратос. Но в эту минуту она была не в Меловой роще, вообще не была на Озе.
Ариэль не сразу осознала, что песня кончилась. Эленсэнт пустила гитару по кругу, совершенно не заботясь о том, чьи руки ее подхватят. Ее принял какой-то довольно красивый парень с длинными каштановыми волосами, которого Ариэль видела впервые. Ходят тут всякие, всех не упомнишь… Первый аккорд был таким легким и светлым, как несмелое прикосновение. Ариэль повернула голову — и ее взгляд встретился со взглядом больших серых глаз незнакомца. И своим внезапно обострившимся зрением Королева уловила, что он чем-то очень не похож на остальных собравшихся у костра, но этим же самым странно близок ей. Он смотрел на нее так, словно видел впервые — да так оно и было на самом деле. Казалось, что он готов склониться перед нею, как перед своей повелительницей. Что ж, ему предоставился случай на деле убедиться, что все рассказы о Королеве — не преувеличение. Губы Ариэль дрогнули в легкой полуулыбке, и тогда незнакомец запел. Ариэль показалось, что он поет по-гранасиански — та же красивая плавность и звонкость языка, словно нарочно созданного для песен — однако ей не удавалось разобрать ни одного знакомого слова. Но ни один другой язык не мог бы так гармонично сочетаться с удивительно красивым голосом певца, который, как показалось Ариэль, уже звучал где-то на самом дне ее снов. К тому же мелодия песни была совсем не похожа на традиционную гранасианскую. Своими странными, дразнящими сознание переливами она скорее напоминала "Элберет Наргонны" удивительную песню, сложенную еще в 60-х годах прошлого века каким-то сумасшедшим менестрелем вроде Эленсэнт.
Он пел, словно обволакивал Ариэль покрывалом каких-то неземных чар и в то же время совсем не думал и не заботился о том, какое впечатление произведет на нее и на остальных. И уже не было слов в этой дивной песне, а только мелодия, которую казалось невозможным извлечь из простой гитары, дурманящая, уносящая в неведомые миры мелодия. Медленно таяла она в шелесте листвы мэлл, в легких порывах ветра, в еле слышном шуме воды, обегающей остров. И, наконец, настала минута томительной тишины, показавшаяся Ариэль вечностью. Эленсэнт тоже смотрела на незнакомца (в котором сразу узнала Эндвэлла) каким-то беспокойным
Эндвэлл посмотрел на Ариэль долгим-долгим странным взглядом. А затем его губы шевельнулись. Голосом, словно идущим из самых глубин души, он медленно произнес лишь одно слово: "Наур"… — и пламя костра вздрогнуло, как будто его назвали по имени. Гитара уже давно была отложена прочь, но Эндвэлл снова запел… или заговорил? Медленный и страстный напев, совсем не похожий на предыдущую песню, заворожил не только Ариэль, но и всех, кто сидел у костра. А языки пламени вздрагивали в такт этому напеву. Эндвэлл протянул вперед руку — и пламя наклонилось к ней каким-то кошачьим, ласкающимся движением. Такое впечатление, что незнакомец вел с огнем странный и непонятный разговор. Его голос звучал то с неслыханной силой, почти надрывом, то тихо и ласково. Эленсэнт не заметила и не поняла, как это получилось, но вот уже он стоял в том месте, где минуту или вечность назад был костер, а языки пламени окружили его пугающей и прекрасной стеной, извиваясь и колеблясь в необыкновенном танце. А губы Ариэль почти бессознательно повторяли слова этого странного заклинания, словно она давно знала и понимала их, и лицо Королевы сияло поистине неземной красотой. И чудилось, что пламя пытается связать воедино его и ее — но еще не может… Безумный танец огненных языков почти совсем скрыл Эндвэлла от глаз сидящих у костра, и голос его теперь звучал повелительно и прекрасно.
И вдруг среди огня тенью, призраком проступило лицо женщины. Огненные языки, плясавшие вокруг него, теперь отливали серебром, словно смешавшись с ее волосами. Ускользающим, зыбким видением пламя очертило стройную фигуру. Увидев этот призрак, Ариэль слабо вскрикнула — нет, скорее хрипло простонала обессиленным стоном счастья. Эндвэлл услышал его — и смолк. Видение тут же растаяло.
Все сидели, боясь пошевелиться. Почему-то всем было ясно, что теперь этот огонь, как живое существо, подчиняется незнакомцу и может выполнить любой его приказ. Эндвэлл оглянулся вокруг с некоторым испугом, и во взгляде его ясно читалось: "Что-то я не то наделал!". Его протянутая рука медленно сжалась в кулак, затем вдруг снова разжалась резким движением.
— Спи! — бросил он властно и коротко — и пламя тотчас угасло, только на углях, под самыми его ногами, вздрагивали маленькие язычки огня. Эндвэлл сошел с них и, раздвинув круг ошеломленных свидетелей этой сцены, быстро скрылся в лесу.
— Что это было, народ?! — Розамунд Шелл медленно поднималась с травы, и ее глаза были размером с небольшое блюдце. — Мне показалось…
— Что с Ариэль?! — резко перебила ее Эленсэнт, кидаясь к неподвижно лежащей Королеве. Никто не заметил, когда она упала. Ее пышные золотистые волосы разметались по траве, на губах блуждала пьянящая счастливая улыбка. Казалось, в ней перегорел какой-то предохранитель, не выдержав слишком большого напряжения странной радости.
Эленсэнт тронула ее за плечо, и Ариэль тут же открыла глаза.
— Ты, Сента? — тихо спросила она. — Не могу понять, задремала я или просто потеряла сознание. По-моему, после тебя кто-то пел так красиво, но я уже ничего не помню. Кто это был?
— Алкар, — поспешно ответила Эленсэнт. — Он пел "Западный ветер" по-гранасиански.
Я не буду приводить здесь всех высказываний Нелдора, Денэтора, Гэндальфа и "партии серых" по поводу этой передышки, не стану цитировать убийственно ироничных замечаний Энгуса. Я скажу коротко: двенадцать часов вне игры не только не помогли Светлым Силам собраться с мыслями, но еще хуже запутали игровую ситуацию.
17 июля Барлог вылез в Мории и снова отвлек Гэндальфа от других неотложных дел. Ругая Энгуса скверными словами, маг разделался с Лихом Дарина… и отправился на сутки в Страну Мертвых, откуда должен был выйти уже Гэндальфом Белым.
Вечером следующего дня Отряд Хранителей попал в засаду недалеко от Гондора. Ценой невероятных усилий им удалось вырваться, но в схватке был убит Пин, а на прощание кто-то из орков всадил стрелу в бок Сэму. Четверо оставшихся в живых Хранителей долго совещались, и на рассвете 19 июля Фродо повернул к Мордору. За ним в качестве почетного эскорта шлепал Хэнри. Арагорн и Мерри отправились в Гондор. Минас-Тирит отбивал в среднем по три атаки в день, и первым делом Нелдор отправил Таллэ гонцом к Серому Отряду — за подкреплением. Дунаданцы пришли в тот же день, так как теперь у Таллэ был Агент. Лишившись почетного звания Третьего сенешаля Мустангрима и оказавшись в числе призраков Мордора, Руслан-Эомер, естественно, возвратил Джиму его Ундину.