Кинслер пикирует
Шрифт:
Коридор привел нас в «Елену и Парис». Я счел это указанием судьбы осчастливить Родроба. Аквариум с наядой, скорее всего, находится рядом с бассейном, который, как я слышал, расположен под крышей. Чтобы попасть туда, надо прогуляться по всему борделю. Что ж, рискнем.
По коридорам сновали женщины в прозрачных туниках, надетых на голое тело. Лица были такими уставшими, что казалось, будто косметика прокисла на них, свернулась и обсыпается при ходьбе: оружие отслужило и превращалось в прах. Но, как бы в подтверждение его былой силы, то тут, то там валялись мужчины, павшие на любовно-алкогольном фронте. Иногда я наступал на них, чтобы правдоподобней
Наяду мы нашли в комнате на последнем этаже. Она лежала на полу. Тело ее высохло и шерсть вздыбилась, как наэлектризованная. Рядом валялся обнаженный мужчина с широким, женским задом. Перед тем как вырубиться, он успел обблевать половину комнаты. Я, придерживаясь второй половины, добрался до наяды и опустил ее в аквариум. Затем я выкурил сигарету и проинструктировал Тука. Придется ему действовать за двоих, у меня ведь руки будут заняты.
Наяда яростно сопротивлялась, ни за что не хотела выбираться из воды. Пришлось применить силу. В итоге моя голова познакомилась с ударами ее хвоста, а одежда – с водой из аквариума. В придачу, шум привлек чье-то внимание. Я крепче обнял завернутую в простыню наяду и прижался к стене возле двери. В дверь постучали и, не дождавшись ответа, открыли. В номер ввалился охранник с пистолетом в руке. Увидев перед собой Тука, охранник замер, пытаясь сообразить, что это за чудо. Пока человек думал, фаготекс действовал. Пистолет бултыхнулся в аквариум, а охранник, тяжело охнув, осел на пол. Рана на его голове тянула на две недели госпиталя – Тук умеет бить. Такой же раной обзавелся и второй громила, охранявший служебный выход.
Через десять минут мы были возле флайера. Родроб радостно зарычал, отнимая у меня наяду.
– Вези ее на корабль и сразу опусти в аквариум. Тука забирай с собой.
– А ты?
– Мне тут должок один заплатить надо, – ответил я и встал на самодвижущийся тротуар, понесший меня в сторону западной окраины города.
Начинался новый день, но улицы были пусты, и флайеры не проносились над домами. Три дня праздника вымотали всех. Устали люди, устали машины, устали огни реклам. И дома были похожи на ступы, загнанные во время шабаша.
В Иолин сад я попал через забор. Ухоженные клумбы и газоны, подстриженные деревья, напоминающие геометрические фигуры, насаженные на карандаши. Из чувства протеста человеческому издевательству над природой я пошел не по дорожкам, а напрямую. Под ногами захрустели стебли цветов и ветки кустов, на серо-зеленом от росы газоне остались темные пятна от моих туфлей.
В коттедж проник через окно. Сначала заглянул в подсобное помещение и обесточил здание. Мало ли какими приборами оно напичкано.
Иолия лежала полураздетая на застеленной кровати. Одежда валялась на полу, а одна туфелька примостилась на трюмо между бесчисленным количеством флакончиков и баночек. Рядом с кроватью стояла почти пустая бутылка коньяка. Интересно было бы глянуть на лицо пьяной Иолии, но лежала она на животе, уткнувшись носом в подушку. Как она умудряется дышать?! Ничего, мучиться ей осталось недолго.
Я поймал на мушку подмышечную впадину, повел пистолет чуть вправо, туда, где грудь мыском выпирала из под тела. Чуть выше груди я и выстрелил.
10
Мне нравится тяжелое
Я посмотрел на экран локатора. За нами гнались два быстроходных перехватчика. Через несколько минут они выйдут на дистанцию применения оружия. Это не патрульные корабли Космопола, это привет от шефа. Засекли взлет яхты и послали погоню. Я ввел в бортовой компьютер указания о применении оружия и средств защиты, затем переключился на ручное управление. Знаю, что компьютер справится не хуже меня, но чувствую себя увереннее, когда сжимаю штурвал.
Три корабля завертелись в карусели фигур высшего пилотажа. Я старался развести нападающих подальше друг от друга, а они – догнать меня и уничтожить. Скорость у всех троих была примерно одинаковая, ведь я перешел с экономического хода на аварийный, пространства для отступления – хоть отбавляй, так что бой мог затянуться если не до бесконечности, то до израсходования топлива – точно. А топлива у меня месяца на два. Перехватчики поняли это, и один из них попробовал перерезать мне путь к отступлению. Я «зевнул», давая ему это сделать. И тут же, «от страха», совершил вторую ошибку – подпустил обоих на дистанцию выстрела.
Они выстрелили одновременно. Корабль легонько тряхнуло, на приборах потускнела подсветка. В следующее мгновение были поражены двигатели на обоих перехватчиках. Эго сработало изобретение Тонгейса. Каждый из перехватчиков получил отраженный от моего корабля выстрел своего напарника. Не зря, выходит, я опоздал к Тонгейсу на два дня. А ведь задержка произошла по вине шефа, получается, он сам себе навредил.
Добивать перехватчиков я не стал. Пусть поболтаются в космосе, пока кто-нибудь не подберет их. Может, поумнеют и поменяют профессию. Я переключил управление на автоматическое и пошел отдыхать.
Иолия, завернутая в покрывало, лежала в своей любимой позе – на животе. Она слышала, как щелкнул замок и открылась дверь, слышала и мои шаги, но не спешила узнать, кто ее похититель. Бутылка с тонизирующим напитком была наполовину пустая, значит, Иолия уже избавилась от паршивого состояния, которое возникает от нервно-паралитического заряда. Теперь надо взбодрить ее. Я вынул из бара бутылку ахлуа, наполнил две большие рюмки.
– Подымайся, выпьем за отлет.
Услышав мой голос, Иолия вздрогнула, легла на бок, лицом к переборке, а колени поджала к животу, словно защищала от удара. Никто ее не ударил. Она медленно села, обхватив руками колени и стараясь не смотреть на меня.
– Ты живой, – то ли утверждая, то ли удивляясь, произнесла она.
– Конечно. – Я протянул ей рюмку. – На, выпей.
Рюмка подрагивала в ее руке, а на лице было столько скорби, точно должна была выпить яд.
– Значит, ты живой... – теперь уже только утвердительно прошептала она.
Глубокомысленный вывод. А что будет, когда выпьет ахлуа?!
Иолия отпила полрюмки и буднично спросила:
– Куда мы летим?
Нет, дорогуша, я не дам тебе стать прежней, я сломаю тебя, и сломаю не наказанием, а наградой.