Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь!
Шрифт:
— Знаете что, идемте куда-нибудь пообедаем, — вместо ответа сказал он. — Я очень голоден…
Они вышли на улицу и спустились в подвальчик рядом с отелем «Империал». Когда официант принял заказ, Одзаки спросил:
— Так что вы хотите мне сказать о мистере Джонсоне? Он в Японии?
Мияги объяснил, что Джонсон в Токио и хотел бы восстановить добрые отношения с Одзаки-сан.
— Давайте сделаем так, — предложил Одзаки, — передайте мистеру Джонсону, что в ближайшее воскресенье я собираюсь поехать в Нара, это недалеко — всего несколько часов поездом. Было бы хорошо встретиться там, ну, предположим, часов в десять у изваяния Большого Будды перед бронзовым
Когда Вукелич — со слов художника — рассказал Зорге о состоявшемся разговоре, Рихард воскликнул:
— Узнаю! Честное слово, узнаю Ходзуми! Если он станет нам помогать, гарантирую, что мы с вами сделали уже половину дела. Осторожность, точность и эрудиция! Уверяю вас, я не знаю другого человека с такими глубокими знаниями дальневосточных проблем, особенно Китая… Еду! Тем более что по дороге я смогу ненадолго остановиться в Нагоя, там у меня тоже может быть интересная встреча.
В субботу ночным поездом Зорге выехал в Нара — древнюю японскую столицу, в город парков и храмов, о которых Рихард так много слышал и читал.
В Нара поезд пришел ночью, но Рихард успел выспаться в гостинице и ранним утром был уже на ногах. Стояла ясная, теплая, совсем не зимняя погода, и он вышел на улицу без пальто. Дорога к храму Большого Будды тянулась вдоль парка, и торговцы сувенирами уже раскидывали здесь свои палатки. Туристы, как паломники, тянулись в одном направлении; людей сопровождали сотни ручных оленей, живущих при храме. Священные животные бесцеремонно втискивались между прохожими, подталкивали их безрогими лбами, требуя внимания, пищи. Продавцы оленьего корма торговали коричневыми вафлями, и олени брали пищу из рук, теплыми шершавыми губами подбирали сухие крошки с протянутых ладоней.
Толпа людей, сопровождаемых оленями, становилась все гуще. Зорге протиснулся к кассе, купил билет и прошел во внутренний двор старого буддийского храма. Рихард замер перед раскрывшейся панорамой тысячелетней пагоды, устремленной ввысь, такой воздушной и массивной одновременно. В нем проснулся интерес ученого-ориенталиста. Он готов был бесконечно долго созерцать это великолепное творение древних, но, взглянув на часы, заторопился. Одзаки уже ждет его где-то здесь.
По упругому мелкому гравию Зорге прошел к подножью храма, поднялся по широким ступеням и вошел внутрь. И снова его охватил трепет ученого, открывшего для себя что-то новое, неожиданное и прекрасное. Поразило его не столько величественное изображение Будды, сколько его рука, живая, трепетная, человеческая рука, чуть приподнятая, предостерегающая. Неизвестный скульптор вылепил и отлил ее в бронзе так искусно, что видна была каждая линия на раскрытой ладони, каждая складка на сгибах припухших, очень длинных — в рост человека — пальцев…
Здесь все было невиданно громадно, и людям казалось, что они смотрят на окружающие их предметы сквозь волшебную лупу. Такими, во много крат увеличенными, были здесь и цветы, листья изящного лотоса, тоже из бронзы и тоже будто живые, поднявшиеся из воды. Зорге даже не расслышал сначала, что кто-то его окликнул.
— Мистер Джонсон? — повторили еще раз.
Рихард оглянулся. Перед ним, протягивая руку, стоял улыбающийся Одзаки.
— Я доктор Зорге… Может быть, вы ошиблись? — Рихард выжидающе посмотрел на Ходзуми Одзаки.
В глазах японца на секунду мелькнуло недоумение.
— Да, да, доктор Зорге, доктор Зорге, — повторил он. — Для меня вы всегда будете тем, кто вы есть…
Зорге раздумывал — как
— Я очень, очень рад, — сказал Одзаки. — Смотрите, какие великолепные лотосы!…
Они заговорили о буддийском искусстве и, казалось, совсем забыли о том, что привело их к статуе Будды, к бронзовым листьям лотоса. Продолжая беседу, они вышли из храма, свернули влево, аллеей каменных светильников вышли в парк, и только здесь Одзаки спросил:
— Вы хотели со мной поговорить, доктор Зорге?
— Да, мне нужна ваша помощь, — ответил Рихард. Он решил говорить откровенно и прямо. — Я знал ваши убеждения, разделял их и надеюсь, что они не изменились. Вы остались все тем же убежденным противником войны, каким я вас знал?
— Конечно!… Больше того, я поверил в существование меморандума Танака. Помните наш спор в Шанхае?
Ходзуми высказал тогда сомнение в достоверности меморандума. Уж слишком циничны и откровенны были высказывания генерала! Сомнение вызывала и таинственная, как в детективном романе, история похищения документа.
— Мне запомнилась фраза из меморандума, — сказал Зорге. — «Продвижение нашей страны в ближайшем будущем в район Северной Маньчжурии приведет к неминуемому конфликту с красной Россией». Помните? Я думаю, что эта опасность сейчас возросла еще больше. На международную арену вышла фашистская Германия. Она ищет союза с милитаристской Японией. Такой союз не принесет ничего хорошего. Я посвятил свою жизнь борьбе с войной, я сам испытал ее и не хочу, чтобы она вспыхнула снова. Прежде всего надо предотвратить войну между Японией и Советским Союзом. Помогите мне в этом, Одзаки-сан! Если война разгорится, она станет трагедией и для России и для Японии! Я говорю с вами открыто и жду от вас такого же ответа — да или нет? Я не буду огорчен, вернее, — поправился Рихард, — не стану вас убеждать, если вы ответите мне отказом.
Они вышли к оврагу с насыпным мостом, перешли на другую сторону. Зеленые гиганты криптомерии уходили высоко в небо, и воздух под ними тоже казался зеленым. Одзаки шел, глубоко задумавшись. Зорге не мешал ему. Потом Одзаки сказал:
— Вы знаете, о чем я думал? Вот мы встретились с вами и говорили об искусстве, о храмах, о нашей поэзии… Я предпочел бы всегда говорить только на эти темы. Но мы заговорили о войне, которая если возникнет, то уничтожит искусство, древние храмы, и не будут нужны стихи, потому что в ожесточенные души не проникает поэзия. А я люблю все это, не могу без этого жить — и, значит, прежде всего должен бороться против войны. Я считаю себя патриотом моей Японии и поэтому говорю вам — согласен! Да, я готов помогать вам.
Они еще долго гуляли в парке, говорили о разном, но главное было сказано. Эти два человека навсегда связывали свои судьбы.
Зорге уехал из Нара ближайшим поездом, а Ходзуми Одзаки отправился осматривать другие храмы. Они условились о новой встрече в Токио. На первое время связь будут поддерживать через Мияги.
Спустя два часа, еще засветло, Рихард приехал в Нагоя, остановился в гостинице, которую назвал ему подполковник Отт, и тут же принялся разыскивать своего знакомого по телефону. Отт предупредил его, что обычно живет в японском полку, в казарме, но, когда приезжает жена, переселяется в гостиницу. Жить постоянно в гостинице накладно, он не располагает такими средствами. Вероятно, супруги жили довольно скромно.