Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.10
Шрифт:
Он сделал это так торжественно, что Олег не выдержал и пошутил:
– Как-то у нас несерьезно. Пароль нужен.
– Разумеется, – ответила Марина. – Пароль будет обязательно.
– Это еще зачем? – удивился Олег. – Я же пошутил. Разве ты меня не узнаешь завтра?
– А затем, – сказала Марина, – чтобы вы не пошли в ловушку за моей копией. Вы же убедились, что кренги могут превращаться в кого угодно? Значит, и в меня, и в тебя – зачем же рисковать?
– Но не до такой же степени! – засмеялся Олег. – А вообще-то здорово: приходят завтра две
Марина ничего не ответила, а написала на листке блокнота печатными буквами: «Пароль: „Мария Стюарт“. Отзыв: „Граф Монте-Кристо“.
– Мария Стюарт? – прочел Олег вслух. – И Монте-Кристо. Я вас поздравляю. Этого они еще не проходили. У роботов графов не бывает.
– Детский сад, – вздохнула Марина, разорвала листок и спрятала клочки в карман.
– Ты чего? – удивился Олег.
– Ничего. Пароль придется сменить. Кто-то здесь протрепался вслух. Хотя он, может быть, ходячий передатчик. Придется написать снова. И только Севе. Тебе, Олег, я, к сожалению, больше не доверяю. Тебе вообще лучше в этом больше не участвовать. Ты делаешь все, чтобы погубить не только живое существо…
– Но и целую планету, – закончил за Марину Сева.
«Эх, предатель, – с горечью подумал Олег. – Переметнулся к Маринке в такой тяжелый для меня момент».
– Ты тоже хочешь, чтобы я больше в этом не участвовал? – спросил Олег обиженно, повернувшись к Севе.
Марина молча передала Севе листок из блокнота, и тот сразу же сунул его в карман.
– Это только предупреждение. Но последнее, – сказал Сева. – Пора становиться взрослым. Постарайся обойтись без детских шуточек.
Олег отвернулся. Сквозь деревья серебрилась река, и лунная дорожка тянулась прямо к кустам. Потом дорожка исчезла. Олег поднял голову. Темной тенью, перекрывая звезды, пронесся черный шар разведкатера. В общем-то, Маринка была права. Но от этого Олегу было не легче. Он все понимал, но не мог объяснить Севе, что не он, Олег, превращает все в игру, а, наоборот, они с Мариной переигрывают. А это, наверно, тоже опасно.
Сева с Олегом долго брели к городу. Они спешили, но усталость так завладела ими, что даже говорить не хотелось. Пыль поднималась серебряными облачками из-под ног, уже запели птицы, хотя еще стояла ночь. На большом мосту, где в город Крутояр входила шоссейка, они увидели парочку. Парень держал в руке транзистор, а девушка млела, глядя на луну.
– Кренги, – шепнул Сева, – осторожнее.
Олегу было уже все равно, кренги, не кренги, хоть целый полк кренгов.
Кренг с транзистором увидал Олега и сказал ему:
– Привет, Олежка, что ты по ночам гуляешь? Бабка тебе уши оторвет. И за дело.
Девушка захихикала.
– Самому тебе врежет, – устало огрызнулся Олег.
Парень оказался соседом, из его дома.
Когда они расставались у сквера, Сева строгим Марининым голосом сказал:
– Чтобы дома не проболтаться.
– Ладно уж, – отмахнулся Олег. – Если я бабке начал бы рассказывать, она бы мне первым делом горчичники поставила. Это ее основное лекарство. А я горчичники
Всю ночь Севе снились кренги. Они гнались за ним по лунным кратерам, и сине-белый луч настигал его, грозя испепелить. Их пустые белые глаза выглядывали из темных углов комнаты, и Сева несколько раз за ночь просыпался и никак не мог отделаться от ощущения, что эти глаза следят за ним из-за угла. Ныло плечо – Сева ощупал его в полусне, – вроде бы какое-то уплотнение, там, где кренг ударил. Но, может, кажется?
Проснулся он окончательно в семь.
Утреннее солнце било в тюлевые занавески. Дома все еще спали. Сева на цыпочках подошел к окну, отодвинул занавеску – теперь надо незаметно уйти из дома и поднять Олега, который, конечно, проспит. Рука непроизвольно коснулась плеча – не рассосалось ли уплотнение? Нет. Неужели в самом деле Сева сейчас испускает сигнал: «Я здесь… Я здесь»?
Улица была пуста. В небольшом скверике, за которым стоял дом Олега, рыжий щенок гонялся за бабочками. Интересно, подумал Сева, кренги могут превращаться в щенков? Щенок побежал к кустам. Сева проследил за ним взглядом и увидел, что на покосившейся скамейке, на которой еще года три назад по молодости они с Олегом вырезали свои инициалы, сидит человек в сером плаще и черной кепке. И читает газету.
Человек повернул голову, глядя на щенка. Потом отложил газету и взглянул на окно. Сева опустил занавеску, и она, покачиваясь, распрямилась. Даже на таком расстоянии Сева ощутил холод взгляда и заглянул в пустоту светлых глаз со зрачками-иголками.
И стало страшно.
Сева оглянулся. Дверь в комнату, где спали мать с отцом, была приоткрыта, и была видна полная белая рука матери, свесившаяся с кровати. И вдруг захотелось разбудить мать и сказать… А что сказать матери? Сева непроизвольно прикрыл плечо ладонью, словно хотел приглушить передатчик, – он представил себе, что связан с чудовищем в скверике тонкой нитью. Нет, родителей впутывать в это нельзя. Они не поймут, не поверят и могут только пострадать.
Щенок зарычал, осел на задние лапы – что-то ему не понравилось в человеке.
«Правильно, молодец, – мысленно похвалил щенка Сева. – Мы с тобой их сразу отличим…»
Сева вздрогнул – сзади послышался голос матери:
– Ты чего вскочил ни свет ни заря? Опять куда-то навострился? Спать разучился.
– Я сегодня не поздно вернусь, – сказал Сева, и голос его был хриплым, словно чужим. – Скоро каникулы кончаются.
Еще хорошо, что у него нормальные отношения с родителями. Учится он хорошо, так что претензий нет. Может, рассказать все отцу? Нет, и отец не поймет. Он ни во что, кроме своих паровозов, не верит. Даже к палеонтологии относится скептически. Когда Сева рассказывал ему о том, что в меловом периоде здесь, в Крутояре, было море и в нем водились акулы, а по берегам бродили ящеры, отец с морем еще смирился, а про ящеров сказал, что климат для них неподходящий. А мать только сказала: «Какой ужас!» Если акулы, то купаться нельзя. Она обожает купаться.