Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.11
Шрифт:
И в самом деле пришел через полчаса. Смоченные водой волосы гладко зачесаны, приличный и вежливый. Денег за рыбу не взял, отмахнулся, хоть Елизавета Ивановна на всякий случай подсчитала и положила на буфет в конверте. Сказал:
– Считайте, что отплатили мне приготовлением пищи.
Выражался он, как заметила Елизавета Ивановна, скучно, что бывает у пожилых людей, много имевших дела с казенными бумагами.
– Я, прошу прощения, не успел представиться, – сказал он, проходя в комнату. – Николин, Петр Петрович.
Собирая на стол, Елизавета Ивановна рассказывала Николину о своей жизни, тот слушал внимательно, гулял по комнате, разглядывал книги и вещи, а когда Елизавета Ивановна вышла на кухню, замер на месте, ожидая ее возвращения, – проявлял деликатность.
– А я вот вам крайне признателен, – сказал он, снимая с полки какую-то книгу. – Будучи человеком одиноким, я вынужден питаться в предприятиях общественного питания или готовить себе дома, к чему я плохо приучен. У вас научная литература, я погляжу.
– Это не мои книги, зятя библиотека.
– Надо читать, следить за новинками. В моей трудной жизни я был лишен возможности достойного образования, но сейчас на досуге читаю журналы, слежу. Без образования в наши дни чувствуешь себя бессильным перед силами природы.
– Правильно, – отозвалась Елизавета Ивановна, ставя на стол рыбу, – меня иногда просто ужас берет перед всеми этими бомбами и ракетами. Мои-то в Алжире. Далеко.
– Если что случится, – сказал Николин серьезно, – то вы и не узнаете. Война будущего – дело минутное. Если некуда скрыться.
– Может, вы бутылку откроете? – спросила Елизавета Ивановна, чтобы перевести разговор на другое.
– С другой стороны, – продолжал Николин, открывая бутылку и разливая портвейн по рюмочкам, – для человечества в целом куда серьезней проблема мироздания. И я беру именно на таком уровне. Вы позволите мне иногда пользоваться вашей библиотекой?
Ушел он поздно, довольный, на прощание обещал позвать к себе.
– Как кончу одну работу, – сказал он, – обязательно позову.
Елизавета Ивановна думала, что он тут же заснет, все-таки почти в одиночестве выпил целую бутылку портвейна, но Николин сразу принялся за работу. Пока Елизавета Ивановна мыла посуду, она слышала, как шумит сосед за стеной – у-ух та-та-там, уу-ух та-та-та…
С тех пор Николин зачастил к Елизавете Ивановне. То за солью забежит, то телевизор посмотреть – своего у него не было, то пуговицу пришить попросит. А Елизавета Ивановна была рада. Да и сам он всегда был готов оказать услугу. Раз как-то заходил в садик за Сашенькой, когда у Елизаветы Ивановны было профсоюзное собрание, иногда помогал по хозяйству – прибил полку на кухне, заклеил окна. И все это он делал с улыбкой, легко, разговорчиво. А больше
– Ну что, – спрашивал он, – Лиза, будешь мне платить, как в государственном магазине?
Знала теперь Елизавета Ивановна о жизненном пути соседа – учился, служил, овдовел, одинок. Были у него увлечения – рыбалка, мечта купить машину и поехать на ней на юг. Была и какая-то тайна, связанная с этим постоянным шумом за стеной, но об этой тайне Петр Петрович молчал. А Елизавета Ивановна, разумеется, и не интересовалась: захочет – сам расскажет.
Книжки, которые брал Николин, он всегда возвращал вовремя, но был ими недоволен.
– Нет, не то, – повторял он, – не то. Некоторые важные проблемы они просто обходят, так сказать, игнорируют.
И может быть, такая мирная соседская жизнь текла бы еще долго, если бы не случай.
Как-то Елизавета Ивановна была в главке, ездила вместо курьера за бумагами. А там рядом рынок. И она решила купить зелени. Она не спеша шла по рынку и наткнулась на соседа, который с утра уехал на рыбалку. Перед ним грудой лежали рыбины и еще бумажка: «1 кг – 2 руб.».
Елизавета Ивановна так смутилась, что готова была сквозь землю провалиться. Не потому, что торговля на рынке казалась ей постыдной, – ничего такого постыдного в торговле нет. У нее у самой двоюродная сестра продавала на рынке цветы и соленые грибы. Только не положено это было делать Петру Петровичу, солидному человеку, пенсионеру. И ясное дело – он сам это понимал. Иначе бы давно сказал об этом соседке.
Елизавета Ивановна быстро повернулась и поспешила с рынка, надеясь, что Николин ее не увидел.
Но Николин все-таки ее заметил. Вечером заявился.
– В смысле, – сказал он, – значит, так…
Сашенька капризничала, не хотела раздеваться, да и что разговаривать – каждый живет, как хочет.
Николин мялся в дверях, то улыбался, то хмурился.
– Вы не думайте, вам я всегда принесу бесплатно.
– Ах, – сказала Елизавета Ивановна, помогая Сашеньке снять колготки, – зачем вы об этом…
– Я, поймите, ценю вашу деликатность, вы же меня на рынке видели за занятием, которое, с вашей точки зрения, унижает человеческую гордость, но, с другой стороны, плоды моего честного труда могут иметь реализацию законным путем, не так ли?
– Да не видела я вас на рынке! – воскликнула Елизавета Ивановна, полностью выдавая себя. После таких слов ясно было – видела.
– Нет, не отпирайтесь, – говорил Петр Петрович. – Зачем же эта излишняя скромность? Я же за вами давно наблюдаю и понимаю, как вы скромны и благородны.
– Ну что вы!
– Более того, я давно хотел вам открыться, потому что человеку надо найти родственную ему и доверчивую душу. Думаете, легко мне существовать в таком моральном одиночестве?