Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.13
Шрифт:
– Вот именно! – подхватил Минц. – Вот они, рудименты культа личности! А чем Сталин его привлекал?
– Я думаю, что такие, как Ложкин, – заметил Стендаль, – любили Сталина, как женщины в высказывании Пушкина – то есть ушами!
– Погодите-погодите! – вмешался в спор Удалов. – Но ведь мы смотрели на фотографию и думали – какой он некрасивый!
– А он и есть некрасивый, – заметил Ложкин.
– Независимо от позиции наших левых сил, – сказал Минц, – я полагаю, что моя точка зрения вам понятна. Общественное
– А харизма? – спросил Золушка, который за последние два часа кое-чего наслышался и кое-чем проникся.
– А что такое харизма? – задумчиво произнес Стендаль. – Этого же никто так и не сформулировал.
– Как только мы найдем харизматическую личность… – начал было Минц, но Удалов перебил его:
– У нас каждый президент – харизматический. Даже действующий.
– Не спорю. Но теперь у нас появилась возможность поставить эксперимент. Если путь, избранный нами, правилен, то мы сможем сделать из Семена Эдуардовича фигуру всероссийского масштаба. Надеюсь, что сам Семен Эдуардович не возражает.
– Может быть, псевдоним взять? – спросил на это Золушка.
– Он уже согласен, – проворчал провизор Савич. Как представитель правых сил и демократ, он подозревал, что за харизмой всегда скрывается диктатор.
– Зачем вам псевдоним? – удивился Стендаль. – У вас же хорошая русская фамилия!
– Вот именно, – заметил бывший пасынок. – Но если мы обратимся к истории, понимаешь, что все себе выбирали псевдонимы погромче.
– Кто это – все? – спросил Удалов.
– Наши.
– Не понял?
– Ну, другие харизмы. Гитлер был Шикельгрубером, Сталин – Джугашвили, а Троцкий – Канцельсоном.
– Бронштейном, – поправил Иванова Минц. Эксперимент шел слишком хорошо. У Минца даже закололо под ложечкой.
Решили пока обойтись без псевдонима.
Золушку приглашали в дома. И Савич, и Ложкин.
Но остальная общественность сразу спохватилась. Потому что Минц и газета желали провести чистый эксперимент, а не отдавать Иванова Семена на откуп какой-то партии.
Иванов согласился, и даже согласился переночевать в кабинете редактора газеты на диване периода первых пятилеток, и попросил дать ему зеркало, чтобы привыкнуть к самому себе.
Мише Стендалю было неловко оставлять Иванова Семена на ночь в кабинете, но Иванов, который все более осваивался в своей роли, произнес с доброй улыбкой, широко раздвинувшей тонкие губы, отчего он еще более стал походить на лягушку:
– А мне надо о многом подумать. Так что ночь у меня пройдет с пользой.
Попрощались и покинули пасынка.
Как ни странно, мысли, владевшие гуслярцами в ту ночь, были схожими.
Первая очередь мыслей овладевала по дороге домой: и какого черта мы ухлопали вечер? Неужели опять
Так же, кстати, думал и профессор Минц. С одним отличием. Вместо «сумасшедшего изобретателя» в его мыслях фигурировал этот идиот Ложкин, который, впрочем, был ни при чем.
Вторая мысль была ответом на вопрос жены, дочери или любовницы:
– Где ты весь вечер шлялся?
– Встречались на политическом собрании с одним человеком.
Третья мысль приходила в три часа ночи, когда они просыпались и долго лежали в темноте, глядя на полную луну за окном и думая: и что мне сдалась эта лягушка? Не видел никогда противнее рожи… хотя в ней что-то есть.
И наличие чего-то еще более раздражало.
Утром, независимо друг от друга, все вчерашние собеседники встали пораньше, тихонько почистили зубы и поспешили к редакции «Гуслярского знамени».
Но таинственность не помогла.
Город невелик, и шаги на рассветных мостовых разносятся по всей округе.
Уже на площади Землепроходцев пути их сошлись.
Некоторые улыбались и здоровались, а другие, как Ложкин, взявший с собой двух соратниц по движению и красный флаг, сделали вид, что никого не узнают.
Как вам известно, редакция выходит на узкую Советскую площадь, отороченную Гостиным двором и бывшим зданием горкома – горисполкома.
Перед горкомом стоит деревянная трибуна, покрашенная синей краской. На нее при коммунистах восходили отцы города и передовики, чтобы махать демонстрантам.
С тех пор трибуна пустовала. Иногда кто-нибудь организует санкционированный митинг, да никто на них у нас не ходит.
Но сейчас у трибуны стояли люди.
А с трибуны выступал харизматик, Золушка Иванов.
И он говорил:
– Хватит! Хватит нам топтаться на месте, совершенно не развивая экономику и топчась на месте. Нашему обществу, пережившему тяжелые времена развала Союза и предательства интересов, в частности, я должен обратить ваше внимание на порочное поведение моего так называемого отца Иванова Эдуарда, который с моими сводными братьями, не побоюсь этого слова – предателями интересов нашего Отечества и, возможно, лицами кавказской национальности, кормил меня только кроличьей тушенкой, от которой получается несварение желудка.
Небольшая толпа слушателей Иванова Семена глухо зашумела.
– Когда мы с вами пойдем к светлому будущему нашего города, не забывайте, кто стоял у нас на пути!
Харизматик поднял к небу кулак, и все его слушатели послушно подняли к небу кулаки.
– А пока попрошу вас вкладывать добровольные взносы на дело нашей партии. Членские билеты получите послезавтра!
Он щелкнул пальцами, и из-за его спины вышла хорошенькая девушка, которую Удалов отлично знал, потому что она торговала канарейками на городском рынке.