Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.1

Булычев Кир

— Надо будет как-нибудь совершить специальную экспедицию к этому дереву, — решил Павлыш. — На несколько дней.

— Может, оставим это на долю большой экспедиции? — засомневалась Клавдия.

— Вы хотите лишить меня открытия, которое меня прославит.

— Слава, никогда не надо печься о сенсациях. — Клавдия вдруг снова потеряла чувство юмора. — Вот поглядите, — она протянула ему кусочек темной породы, отшлифованный с одной стороны. Через породу тянулась широкая золотая полоса. — Это жильное золото, — продолжала она. — Мои скауты обнаружили здесь гору, буквально пронизанную золотыми жилами. Редчайший феномен. Романтик, подобный вам, тут

же написал бы хлесткую статью, и досужие журналисты расписали бы вас в сотнях интервью — еще бы, человек, отыскавший золотую гору! Но для меня это лишь еще один, и довольно неважный, штрих в общей геологической картине планеты.

Салли положила ладонь на руку Павлыша, будто опасалась, что он скажет какую-нибудь колкость и Клавдия расстроится. Ладонь ее была теплой и мягкой. Клавдия оборвала свой монолог, и Павлыш понял, что ей не понравилось движение Салли, которое не укрылось от ее глаз. Салли тоже поняла это и убрала руку, наступило неловкое молчание, и Салли прервала его:

— Мне хочется чаю. Кто-нибудь составит компанию?

— С удовольствием, — отозвался Павлыш.

Он выключил камеру. Клавдия наклонилась над столом. Она задумчиво вертела в руке кусок породы с золотыми прожилками.

После чая Клавдия вдруг решила заняться уборкой. Она заявила, что за последние дни из-за легкомыслия Павлыша станция потеряла гигиеничность. Павлыш в уборке не участвовал, но так как ничем не займешься, если в доме на ночь глядя устроили уборку, то он отправился в лабораторию. Там он улегся с книгой — работать не хотелось.

За окнами лаборатории уже стемнело, воздух был синим. И можно вообразить, что он сидит в домике на Земле и в любой момент может отправиться на прогулку. Читалось как-то плохо, никак не вживешься в сюжет. Павлыш встал, включил внешний динамик. Лес был тих, но тишина была неполной, она складывалась из множества настороженных звуков. Вот хрустнула ветка, потом что-то прошуршало в траве совсем недалеко от корабля. Издалека донесся утробный звук, низкий, почти неуловимый, но могучий, потом зачавкало, словно рядом бродил кто-то в болотных сапогах, с трудом вытягивая ноги из тины…

«Наша беда в том, — подумал Павлыш, — что в своих путешествиях человек старается все более исключить элемент риска. Каравелла Колумба была игрушкой штормов и ветров, каждый риф таил для нее гибель, каждый шквал грозил перевернуть. Но путешественники снова и снова уходили в море или шли с караванами через негостеприимные горы — ведь не только страсть к наживе влекла их. Проснуться под сенью неведомых гор, услышать шум чужестранного города, увидеть пальмы на берегу еще не открытого острова… Наверное, мы стали куда как рациональными — мы стараемся приспособить Вселенную к нашим трезвым нуждам, разложить ее по полочкам и даже раздражаемся, если что-то не влезает на полочку, на положенное место. Путешественники древности верили в гипербореев и людей с песьими головами, и это их не пугало. Мы же уверены в том, что генетический код един для Вселенной, и при виде человека с песьей головой не ахаем удивленно и восторженно, а начинаем считать хромосомы.

Еще в детстве мы читаем про Робинзона, и он, как и сто, и двести лет назад, покоряет нас своей наивностью, своим гордым одиночеством и человеческим вызовом, который несет в себе его судьба. Он не мирится с природой, не ждет появления человека с песьей головой, а подсчитывает запасы зерна или шьет себе одежду из козьих шкур. Значит, Робинзона следует запретить — вот он, источник всех наших

бед, вот кто — Даниэль Дефо — заложил основы нашего рационализма». Признав это, Павлыш стал искать альтернативу и пришел к выводу, что ему более всего по душе Синдбад-мореход. Хоть тот и был торговцем, но птицу Рух воспринимал как часть естественного в своей сказочности мира. И потому Павлыш стал планировать альпинистский поход на гигантское дерево, который, вернее всего, не оправдает риска и затрат времени, но совершенно необходим Павлышу, чтобы наладить собственные отношения с этой планетой.

Они здесь уже давно, три недели, но кроме взаимной враждебности ничего не добились. Золотая гора безлична и равнодушна. Она может встретиться и на безатмосферном астероиде. Клавдия имеет дело в основном с предметами неодушевленными, поэтому она может провести здесь целый век и остаться чужой на чужой планете. Понимание входит в функции Павлыша. А его не достичь, скрываясь за надежными стенками куполов.

Споря внутренне с Клавдией, Павлыш, как и положено в таком заочном споре, почти не давал ей возможности ответить. Все воображаемые возражения Клавдии были неубедительны, тогда как аргументы Павлыша — несокрушимы.

Дикий высокий визг раздался над самым ухом. Павлыш даже вскочил и лишь через секунду понял, что визг донесся из леса — из того мира, который продолжал жить, словно Павлыша, со всей его техникой и могуществом, не существовало.

Павлыш метнулся к окну. За окном в темноте, разрезанной лучами медленно вращающихся прожекторов, кипел клубок тел. Несколько хищников — и не разберешь в такой суматохе, что за твари, — терзали толстого зеленого неповоротливого зверя, и в этой схватке была такая первобытная жестокость и такой страх смерти, что Павлыш, глядя, как клубок тел катится к лесу, выключил звук и отошел от окна. И с некоторой печалью подумал, что, вернее всего, он так и улетит с этой планеты, ни черта не узнав и не поняв, хотя формально увезет отсюда солидный груз биологических исследований и образцов флоры и фауны.

Читать совсем расхотелось, но он не спешил возвращаться в жилой отсек. Сейчас женщины в своих конурках укладываются спать, под душем на полчаса застряла чистюля Клавдия, а Салли, что уж совсем не положено отважному разведчику, в пятый раз раскладывает пасьянс. Ему захотелось, чтобы Салли отложила пасьянс и пришла к нему сюда, потому что соскучилась, потому что ей надоело слушать, как Клавдия насвистывает под душем…

— Я не помешала? — спросила Салли.

— Хорошо, что ты пришла.

— Что за шум был? Мне показалось, что кто-то кричал.

— Я включил свой внешний динамик, а там зверье выясняет отношения.

Салли подошла к окну.

— Пусто. Никто здесь не живет. Они только приходят иногда попугать нас. А мы ведь не из пугливых?

— С тобой — да.

— Я серьезно.

— Где только не живут люди! Здесь, по крайней мере, нормальный воздух и нормальный дождь.

Павлыш подошел к Салли и дотронулся пальцами до ее плеча.

— Тебе здесь не нравится, тебе здесь скучно, ты жалеешь, что попал в эту экспедицию. А я — единственное человеческое развлечение, — определила Салли.

Павлыш убрал руку.

— Если бы мы были на Земле…

— На Земле ты бы просто меня не заметил, — вздохнула Салли. — Я не умею кокетничать. Ничего удивительного нет.

Она обернулась и поглядела ему в глаза.

— Может быть, я чувствую то же, что и ты. И я тоже бы не обратила на тебя внимания… Это обидно?