Кир Торсен против Черного Мага

Абердин Александр М.

Кирилл, увидев как шевельнулась штора в окне на третьем этаже, вдруг, понял, что его разводят, как самого последнего лоха. Поправив на плече большую, черную матерчатую сумку, раздувшуюся, будто беременная кошка, он уныло побрёл к дороге. Времени у него оставалось в обрез. Экзамен начинался в одиннадцать, на часах уже было десять тридцать пять, а потому ему следовало срочно поймать какую-нибудь тачку, чтобы добраться до Юго-Запада.

Он учился в Международной Академии Экономики, на факультете менеджмента и управления, куда перевелся из МГИМО и это стоило его благодетелю довольно дорого. Так что у него не было никакого желания опаздывать и, уж тем более, схлопотать

неуд. К экзамену, в принципе, он был полностью готов, но Бегемот был таким гадом, что от него можно было ждать любой пакости. Особенно если ты опоздал на экзамен. На всякий случай у него лежало в бумажнике пятьсот баксов, но его душила жаба платить за экзамен по тому предмету, который он и так знал на твёрдую четверку с плюсом.

Выскочив на проезжую часть, он принялся энергично махать рукой, мечтая, чтобы ему сразу же попался какой-нибудь лихой водила, а не старый хрыч на подорванной «копейке». Ему повезло. Едва ли не в ту же минуту возле него с визгом тормозов остановился новенький, тёмно-зелёный «Ягуар», за рулем которого сидел лысоватый толстячок с хитрой и насмешливой физиономией. Кирилл даже обалдел от такой неожиданности. Владельцы таких машин не очень-то нуждались в стольнике на бензин. Тем не менее дверца «Ягуара» широко распахнулась и толстяк насмешливым, громким голосом прикрикнул на него:

— Ну, что, ехать будем, или как? Давай-давай, садись, студент, а если не торопишься, — иди пешком.

Поправив на плече сумку, набитую книгами, Кирилл смело сел в салон автомобиля и захлопнул дверцу. Толстяк, которому было на вид не более тридцати пяти лет, оказался не таким уж и толстым, как это показалось ему сначала. Просто у него было круглое, загорелое лицо с носом картошкой, а вообще-то это был коренастый, плотно сбитый мужик с широкими плечами, мощной грудью и сильными руками, одетый в рыжую, просторную велюровую куртку, розовую тенниску и коричневые штаны. Глаза у него были черными, хитрыми и насмешливыми, а голос громким и гортанным. Усмехнувшись, он строгим тоном сказал ему:

— Пристегнись, ехать будем быстро.

Поначалу Кириллу понравилось такое заявление, но уже в следующую минуту он пожалел о том, что связался с этим лысым психом. Как только он пристегнулся, хозяин «Ягуара» нацепил на нос тёмные очки и нажал на педаль газа с такой прытью, что Кирилла Бубликова просто вдавило в кожаное сиденье. Водила помчался вперёд, делая все двести километров в час, и ехал прямо посреди дороги, обгоняя другие машины, как стоячие. Даже не спросив, куда ему везти своего пассажира, он промчался на красный свет за секунду до того, как на набережную стали выезжать с боковой улицы машины и при этом позволил себе нахально заметить:

— Чуть-чуть розоветь начало.

Кирилл, чуть ли не стуча зубами, весь сжался, ухватившись правой рукой за ручку дверцы, а «Ягуар», тем временем, стремительно настигал здоровенный шестисотый «мерс», широкая, серая задница которого приближалась с пугающей быстротой. Инстинктивно давя ногой на полик, он заорал:

— Сбрось скорость, идиот! Расши…

Договорит до конца он так и не успел потому, что этот лысый придурок, вдруг, выбросил в его сторону свой загорелый крепкий кулачище и ему прямо в лицо брызнул какой-то странный, искрящийся золотом свет, от которого у Кирилла тотчас померкло в глазах. Затем раздался оглушительно громкий звук удара, его бросило вперёд и он тут же потерял сознание. Сколько времени он провел в беспамятстве, Кирилл так и не смог понять, но когда очнулся, то не почувствовал боли. Скорее даже наоборот, он ощущал во всем теле приятную легкость, но вот

беда, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и даже более того, не мог открыть глаза.

Первой его мыслью было: — "Во, бляха-муха, парализовало!" Правда, поразмыслив немного, он подумал вслед за этим: — "Нет, ни хрена, я просто торчу, как последний поц от доброго косяка!" От этой мысли ему стало веселей и он успокоился, хотя и прекрасно помнил, что свою последнюю мастырку выкурил ещё в Чечне, как раз перед тем, как попасть в плен к чехам. С той поры он навеки зарекся не только от этой дряни, но даже от водки. Когда Кирилл всё же попытался понять, что с ним случилось и где он находится, то, прислушавшись к своим ощущениям, вскоре сообразил, что лежит на спине на чём-то твёрдом, чуть ли не каменном, но тёплом, а левая рука по-прежнему прижимает к груди сумку. А ещё его очень смущали странные шумы вокруг и запахи.

Пахло, к его полному удивлению, отнюдь не больничным покоем, как того следовало бы ожидать, а наоборот, свежей травой, горячей дорожной пылью, крепким духом конского пота и конским же навозом. Все эти запахи тотчас болезненно отозвались в его сознании, так как опять напомнили ему о Чечне и её горных дорогах. Удивительно, но рядом с собой он явственно слышал перестук конских подкованных копыт, лошадиное всхрапывание и ржание, также наводившие на него грустные воспоминания о событиях трёхгодичной давности, когда он, вчерашний студент МГИМО, в каких-то несколько недель, внезапно, стал снайпером, да, не где-то, а в сводном отряде спецназа ВДВ, хотя и не прошел перед этим не то что учебки, а даже паршивого курса молодого бойца и был брошен наравне с обстрелянными бойцами в горы. Тоску, невольно накатившую на Кирилла, тотчас прогнал громкий, весёлый голос. Кто-то строго приказал:

— Калюта, а ну-ка погляди, что это за фрукт, который свалился чуть ли не под копыта моего Фрегата.

Вслед за этим послышалось недовольное ворчание и кто-то с сердитым сопением грузно спрыгнул с коня на дорогу, громко звякнув металлом по камню, а потом затопал тяжелыми, пахнущими дёгтем сапожищами чуть ли не над ухом Кирилла. Сопение усилилось, послышался скрип кожи и ему в лицо ударило чьё-то тёплое дыхание, пополам с сильным запахом чеснока и лёгкого перегара. Жесткие, сильные пальцы взяли его за подбородок и повернули голову, склонившуюся к плечу, прямо. Затем Калюта громким басом доложил своему молодому и весёлому командиру:

— Милорд, это какой-то очень странный тип. Лицо красивое и волосы длинные, чистые. Пахнет от него хорошо, а в левом ухе золотая серьга, как у благородного господина. — Кирилл остался доволен его ответом и подумал: — "Ещё бы от меня плохо пахло. Одеколон «Армани», это тебе не какой-то там паршивый «Шипр». Калюта же продолжил доклад — А вот морда небрита, милорд, и одет он, словно шут из балагана бродячих циркачей, да, и башмаки у него, право слово, самые что ни на есть шутовские.

Кирилл мысленно огрызнулся: — "Сам ты шут гороховый, Калюта несчастный, раз считаешь костюм "Леви Страус" и кроссовки «Найки» шутовским нарядом". Однако, увы, но огрызнуться он смог только мысленно, так как по-прежнему не мог ни пошевелиться, ни даже вздохнуть толком.

Калюту вместо него строго одернул какой-то милорд с весёлым звонким голосом, пославший осмотреть его, который насмешливым голосом прикрикнул:

— Ты не очень-то болтай хулительные слова о благородных господах, Калюта, а доложи честь по чести, кто это лежит перед нами на дороге. Благородный рыцарь, какой-нибудь придворный щеголь или того паче, могущественный маг из далёкой страны.